Владыка темной стороны

На собственном опыте это племя было научено, чего надо бояться, а чего — нет. Помнится, однажды поднялась внезапная тревога, и мы все в наших кислородных колпаках высыпали на дно океана, хотя причина тревоги и цель выхода были нам совершенно неизвестны. Однако на лицах окружающих читались страх и растерянность, тут ошибки быть не могло. Когда мы выбрались на равнину, навстречу нам стали попадаться греки-углекопы, врассыпную стремящиеся к дверям поселения. Они так спешили и при том потратили столько сил, что с ног валились в донный ил, и стало ясно, что мы — это самый настоящий спасательный отряд, идущий на выручку тем, кто пострадал, и подгоняющий отставших. Не видно было ни оружия, ни приготовлений к отражению надвигающейся опасности. Вскоре углекопов выстроили вереницей, и, когда последнего из них протолкнули в дверь, мы посмотрели туда, откуда они добирались. Там играло зеленоватое свечение, исходящее из недр двух клубящихся облаков с растрепанными краями, облака скорее плыли по течению, чем намеренно двигались к нам. Хотя они были почти в полумиле, наших спутников при этом зрелище охватил панический страх, они сбились у двери, стараясь поскорее укрыться за нею. Впрямь делалось не по себе от самого зрелища приближения этих таинственных образований, вызвавших такое смятение, но насосы работали быстро, и вскоре мы оказались в безопасности. Над притолокой двери была вделана в стену громадная прозрачная хрустальная плита футов десяти в длину и двух в ширину, оборудованная светильниками так, чтобы наружу бил поток яркого света. Взобравшись по специальным ступенькам, несколько человек, в том числе и я, прильнули к этому грубо сделанному окну. Я увидел, как до двери докатились и замерли странные, мерцающие зеленым светом круги. При этом зрелище атланты по обе стороны от меня залопотали от страха. Одна из туманоподобных тварей, переливаясь и мерцая в воде, потянулась к окну. Мгновенно мои соседи заставили меня пригнуться, но, видимо, по моей небрежности часть моей шевелюры так или иначе не избегла вредного воздействия, которое, возможно, распространяли эти причудливые твари. Посекшаяся, обесцвеченная прядь волос по сей день портит мою прическу.

Через недолгое время атланты набрались духу отворить дверь и, когда, наконец, отправили наружу лазутчика, то провожали его рукопожатиями и шлепками по спине, словно идущего на подвиг. Лазутчик доложил, что окрестности очистились, сообщество сразу повеселело, неведомый набег как бы позабылся. По тому, как часто звучало вокруг слово «пракса», повторяемое с разными оттенками страха, мы заключили, что так именуются эти твари. Один профессор Маракот был в восторге от происшествия, его с трудом удержали от вылазки с бреднем и стеклянным горшком. «Ранее неизвестная живая форма, частично органическая, частично газообразная, но явно обладающая интеллектом»,— таково было его обобщенное заключение. «Блямство сучее»,— менее научно выразился Сканлэн.

Двумя днями позже, когда мы «пошли по раки», как это у нас называлось, то, прочесывая глубоководные травы сачками на мелкую живность, мы внезапно наткнулись на тело одного из углекопов, без сомнения, застигнутого этими причудливыми тварями во время бегства. Его прозрачный колпак был разбит вдребезги, а для этого требуется огромная сила, стеклоподобное вещество обладает исключительной прочностью, вы сами убедились в том, не вдруг добравшись до моих записок, заключенных в шар, сначала показавшийся вам стеклянным. Глазницы трупа были пусты, в прочих отношениях он остался неповрежденным.

— Типичное поведение лакомки,— сказал по возвращении профессор.— В Новой Зеландии водится ястреб-попугай, он способен убить ягненка, чтобы отщипнуть всего-навсего клочок почечного сала. И эта тварь точно так же охотится на человека ради его глазных яблок. В высотах неба и в пучинах вод Природа знает лишь один закон, и это, увы, безогляднейшая жестокость.