Владыка смерти (Сага о плоской земле I, Том 1)

- В самом деле, - промурлыкала она, - говорят, что одно твое прикосновение может излечить несчастного. Давай проверим. - Она взяла руку Зайрема и положила себе на грудь. - Ах, возлюбленный, - выдохнула она, - мужчины приносят мне золото, но я готова сама заплатить, лишь бы лечь с тобой. Одно то, что ты будешь рядом, развеет мои греховные помыслы. Твои глаза безмятежны, словно заводь в сумерках, но сам ты дрожишь. Трепещи же, трепещи, мой возлюбленный!..

Зайрем убрал руку. Что-то ужасное и опустошительное промелькнуло в его глазах - блудница не смогла рассмотреть, что это тоска.

- Ты слишком красива, чтобы так жить. - тихо сказал Зайрем. - Какой бес завлек тебя в эту пучину?

- Бес, зовущийся мужчиной, - ответила она. - Пойдем. Измени меня.

- Ты должна измениться сама. В этом никто тебе не поможет...

- Как будет угодно моему господину. - Блудница наклонилась к Зайрему и прошептала:

- Двести шагов к югу, за деревней, где у старого колодца растут тополя. Там мой дом. Я поставлю лампу на подоконник и буду ждать тебя. Не приноси мне даров - только свою красоту и тело.

Зайрем не ответил. Блудница поднялась и одернула платье. Встряхнув гривой бронзовых волос, она пересекла двор и, улыбаясь, вышла за ворота. Снаружи опять раздались крики, но постепенно все затихло.

- Это отвратительное пренебрежение к заповедям храма! - закричал Беяш. Эти люди еще заплатят за то, что позволяют таким женщинам жить в своей деревне.

- Нет, ее дом стоит в двухстах шагах за деревней, - оправдывались пастухи. - К ней ходят только богатые, а как мы можем препятствовать богатым?

- Храм будет бороться с распутством. Дом блудницы надо сжечь, а хозяйку забросать камнями. Она отвратительна.

В черной тени коричневых деревьев все так же негромко пела дудочка Шелла. Она не умолкала на протяжении всего этого спектакля. Ее звуки стали для монахов такими же привычными, как ночной ветер в листве. И вдруг мелодия оборвалась.

- Когда ты пойдешь к ней? - спросил Шелл своего друга. Но, возможно, то был не голос, а шорох ночных листьев.

- Я не пойду, - ответил Зайрем.

Он отдыхал под деревом. В глазах его застыла мука. Рука же, которая касалась распутной груди, безвольно лежала на земле.

- Беяш пойдет, - сказал Шелл.

- Кто-то должен пойти и вытащить несчастную из той ямы, куда она упала.

- Тогда иди и подними ее.

Зайрем повернулся к другу, но Шелл застыл, сжав губы, как высеченное из камня божество, которое ничего не говорит и ни во что не вмешивается.

Пастух принес блюдо с едой. Зайрем, как обычно, ел вяло и без аппетита. Шелл выбирал красные фрукты и хищно вгрызался в их нежную мякоть.

Беяш все еще сыпал проклятиями, но его крики теперь раздавались где-то в стороне. Остальные монахи собрались в часовне, устав от еды, вина и путешествия, мечтая только об одном - удобно улечься где-нибудь и всласть поболтать о распутной женщине.

Зайрем и Шелл остались одни. Огонь умирал, задыхаясь в сером дыму. Пастухи сочли за благо незаметно исчезнуть. Ночная птица заливалась трелями на крыше часовни. Серп месяца висел над землей, словно обломок кольца.

- Я помню, - заговорил Зайрем, - в детстве мы часто перелезали через стены Храма и убегали в неизведанную ночь. В пустыне ночь такая же, как день, - в ней нет ничего таинственного. А здесь ночью все - и листва, и травы пропитано тайной.

Юноша поднялся и пошел к воротам. Шелл тоже встал, по-кошачьи потянулся и последовал за другом.

В деревне все спали. Окна были темны, на улицах никого. Жители опасались увидеть лишнее - и юноши, облаченные в желтые одежды храма, незамеченными добрались до старого колодца, где росли тополя.

Когда последние дома остались позади, тропинка свернула к югу. Зайрем остановился и спросил:

- Почему ты ведешь меня туда?

Шелл взглянул на него и, казалось, сказал взглядом: "Никто никого не ведет; ты сам выбрал эту тропу".

- Нет, - возразил Зайрем и, повернув на север, зашагал к холму, возвышавшемуся над деревней, пробираясь сквозь заросли оливковых деревьев.

Шелл не пошел за ним. Неслышно, мягкими рысьими прыжками он понесся по тропинке, ведущей к колодцу. Он шел туда не потому, что желал распутную женщину, а потому, что видел, как Зайрем желал ее. Спящее прежде желание пробудилось в нем.

Шелл сгорал. То мягкое пламя, которое до сих пор питало его и природы которого он не знал, сейчас вырвалось и жгло его душу. Подобно эшвам, Шелл охотнее прыгал в огонь, чем бежал от него. Он был готов лопнуть от ревности, но корчился, наслаждаясь ее уколами. Любовь, словно лиловая вуаль, затуманила его взор; словно грусть, изменила весь мир. Сначала больные и увечные со своими недугами и слабостями, теперь эта женщина - они могли украсть его возлюбленного. Но женщина казалась более реальной, с ней было легче соперничать. "Тогда иди и посмотри на нее, поверни клинок ревности в своей ране, узнай все до конца", - сказал себе Шелл.

Ее дом рядом с колодцем выглядел добротнее других домов в деревне каменное строение с дверью из крепкого дерева. Сквозь витую решетку низкого окна пробивался тусклый свет лампы.