Владыка Ядов

Дийпи смотрела на нее и молчала. При всем обаянии женщины поверить ее словам было трудно, потому что сила, существование которой отрицала женщина, все же была, и ее действие девочка на себе только что испытала.

***

— Эй!.. — Эдрик легонько коснулся ее плеча. — Ты не спишь?

— Я богиня, — ответила Мольвири, протирая глаза и садясь на кровати. — Боги не спят.

Взгляд Эдрика стал ироничным.

— И для чего же боги бормочут что-то бессвязное и мечутся по кровати?

Мольвири недовольно посмотрела на него, потом перевела взгляд на окно. За окном была ночь, шумел ветер и пели цикады. В это время суток они либо разговаривали, либо читали, либо гуляли по замку и окресностям. Но иногда они не делали ни того, ни другого, ни третьего: Мольвири лежала или сидела на кровати, поглощенная своими мыслями или воспоминаниями, а Эдрик медитировал, сидя на коврике в углу комнаты.

— Может быть, это и был сон, — неохотно признала она. — Но не мой. Я видела страшные вещи. Остывающие миры. Погасшее Солнце. Бесконечные безжизненные ледяные равнины. Мир казался раненым зверем, из которого вытекала жизнь. Я бы хотела вылечить его, но не могла…

— Хм. Похоже, это был не сон, а кошмар. Я был прав, разбудив тебя.

— Мне кажется, я подсмотрела чей-то чужой кошмар. Но теперь он стал и моим. — Тихо пожаловалась Мольвири.

— Ты слишком много думаешь о Последышах, — уничижительное прозвище, данное людьми девяти проклятым Князьям, из уст Эдрика прозвучало особенно пренебрежительно. — Вот и видишь всякую муть.

— А если это правда?

— Послушай, люди за свою жизнь видят множество снов. — Он сел на кровать рядом с ней. — Если бы мы придавали значение каждому из них, мы бы уже сошли с ума.

— Богам не нужно спать, — сказала она сердито. — Но что такое сны, я знаю. Я видела множество снов, пока лежала под Слепой Горой.

— Ну вот и не нужно беспокоится еще об одном.

— Это другой сон.

— Другой?

Мольвири кивнула. Золотистые кудри упали вниз, почти скрыв ее лицо, а затем она тряхнула головой, откидывая их в стороны.

— Чем он отличался?

— Сны не требуют сил, — сказала она. — А я чувствовала, что человек, который его видит, напряжен. Сон забирал у него много сил. Но он был готов их отдать, как будто бы он хотел видеть этот кошмар… — Она помолчала. — Нет, не так. Ему не нравилось то, что он видит. Но он хотел видеть.

Эдрик покачал головой.

— Очень загадочно звучит. А что это был за человек?

— Не знаю.

— Он где-то здесь, в замке?

— Не знаю.

— Ну хоть что-то ты можешь о нем сказать?.. Это мужчина или женщина?.. Возраст? Настрой, характер?

Мольвири долго молчала.

— Я думаю, это женщина. И мне кажется… она не стара. По крайней мере, ее душа не стара. О ее характере я ничего не могу сказать. Она была как зеркало, в которое, когда смотришь — не видишь материала, из которого оно сделано, а видишь только собственное отражение.

Взгляд Эдрика перестал быть расслабленным. «Если это одна из настоятельниц… если они обнаружили Мольвири…» — бессмертный скривил губы. Такого поворота событий он желал меньше всего.

Он мягко сжал плечо девушки, постаравшись не напугать ее и ничего ей не повредить. Просто хотел приободрить.

— Если… если увидишь кого-то странного… или поймешь, что происходит что-то странное… дай мне знать.

Эдрику не хотелось убивать настоятельниц, но если они действительно тут, иного способа защитить богиню он не видел. Будучи тел-ан-алатритом, никаких чувств вроде «я воспитан Школой, поэтому я должен блюсти интересы нашей организации, а не свои личные» он не испытывал. Большинство людей находит смысл жизни, растворяя личное начало в групповом: «мой клан», «моя страна», «моя религия»; некоторые доводят это растворение до логического финала, становясь обезумевшими патриотами или религиозными фанатиками — но Школа в процессе воспитания нового ученика делала все, чтобы растворения личного в общем не происходило. Даже в отношении самой Школы.

— Но ведь тут все странное, — пожаловалась Мольвири тоном потерянного ребенка.

Эдрик легонько провел тыльной стороной пальцев по ее щеке. Она не уклонилась, а наоборот — потерлась щекой о его руку, словно ласкающаяся кошка. При первой встрече он показался ей холодным и бесчувственным, но сейчас она ощущала исходившее от него тепло. Тепло было слабым и едва заметным, но главное было в том, что это тепло было чистым. На фоне людей, души которых казались ей грязными и мутными (ей удавалось очистить их в какой-то мере, но в полной мере — ни разу), душа Эдрика была чистой и свежей, как и его тело. Мольвири вдохнула запах его кожи, смешанный с запахом Шэ и Тэннака, и позволила поцеловать себя и увлечь на постель.