Владыка бриллиантов

И вынул Он из-за пазухи один прозрачный камень, и вот: обагренный кровью верной Даннору неясыти, Рубин пред очами. И вынул Он другой такой же камень, и протёр листвою и травою ядовитых флор – Изумруд прям на ладони. И вынул третий, и долго держал в талой мёртвой воде, ибо рядом водопад – се, пред глазами он, Сапфир. В четвёртом камне – лунный свет, а в пятом – солнечный. И были это камни с большой буквы, а не те, что добывают в копях гномы.

И склонились шестнадцать, и даже пали ниц. И надрезав каждый длань свою, дали ещё более страшную клятву; страшнее, нежели прежде, ибо клялись на крови и в присутствии Того, кому клялись. И клялись они Богоубийце – Тому, кто собственноручно убил Бога, ведь прозевал Бендикс-великан сотворение венцов божественного замысла, и за это отомстил жестоко. Отныне всё хорошее, что может быть, выйдет из-под руки эльфа, реже гнома, человека – и подавно; зло отныне правит миром, оно – во всей своей красе.

Внимательно выслушав клятвы всех свирепеев, присутствующих близ кромки воды бушующего водопада, разрезанного на две части каменным столом, и стремительно низвергающегося вниз, Алмазный король, находящийся среди них в обличье злого волшебника Бендикса, с тростью-костью в руке, шляпой-цилиндром на голове и трупной краской на прекрасном лице снял перчатки и повелел в знак почтения принести одного из шестнадцати в жертву Ему, властелину кристаллов, властелину бриллиантов, властелину всех камней драгоценных.

И не убоялся шестнадцатый, но безропотно, покорно, смиренно дал себя сгубить во славу Алмазного короля – а Тот, напившись вдоволь его крови, отметил, что та пришлась Ему по вкусу – интересно, а какой на вкус она у эльфов, гномов и людей? Он пробовал однажды, съев живьём одну бедную и несчастную девочку по имени Эбигейл в тёмной, сырой и прохладной пещере, но было это весьма давно и неправда – зато правда то, что однажды она воскреснет и начнёт мстить своим родным и близким за то, что не спасли, не уберегли её, хотя нет на то вины их.

Возложив окровавленные персты на главы Своих слуг, по-чёрному благословил их князь тьмы и зла на худые деяния их.

До конца покорившись воле направляющего их, пятнадцать свирепеев отправились прочь от мерзкого капища, дабы исполнить все заветы, врученные им. Однако же, не дремлет провидение, хотя Бога уже нет: до селений из пятнадцати немилосердных духов добрались лишь тринадцать – но и их было вполне достаточно, чтобы поставить под сомнение, под вопрос наличие в будущем всякой жизни на земле.

Один из пятнадцати, добравшись вначале до владений своих, вдруг ощутил какое-то непонятное чувство, внезапно охватившее его. Неожиданно он охватил ладонями главу свою, и начал в непонятном для самого себя бешенстве кататься по полу, и была это скорее духовная, нежели физическая, ломка: раскаялся подлец, и вовремя, ведь не успел ещё сгубить он душ, хоть и продана его собственная душа в вечное служение мраку. И в горечи, в исступлении великом наложил на себя руки свирепей, и издох, испустив дух. Его временное тело обратилось в прах; рассыпалось оно, а душа сгинула во мраке – туда, где нет места всякому свету.

Другой из пятнадцати также ощутил в себе всякое раскаяние, но пошёл дальше свирепея-самоубивца: не о себе, о других он вдруг подумал, и вот: превозмогая всю свою прогнившую сущность, каким-то образом дополз он до владений кхуздаиль, и, сгибаемый своими собственными грехами, на последнем издыхании поведал тайну страшной клятвы гномьему королю.

– Отчего именно мне решил раскрыть секрет ваш гнусный? – Подивился Фрор, сидя на троне и глядя сверху вниз на странное, дымящееся существо, на котором не было лица, и у которого не было лица.

Тогда поднялся во весь рост дух в чёрных одеяниях, и скорбь на лице его.

– Лишь твой народ в камнях искусен; лишь он большая оппозиция Ему.

– Не понимаю до конца я всех твоих речей; молви ясней.

– Уши да услышат, глаза да увидят, разум да поймёт, – Проворчал про себя свирепей, и вид его был жалок. – Иль не видишь ты, что таю я, тлен одолевает? Пока я исполняю волю – я среди вас; призвавший меня есть демон древний и кошмарный. Едва начну творить добро – оболочка моя пойдёт прахом, ибо зло во мне, по сути.

Теперь и Фрор обратил внимание, что всё естество пакостного умертвия противится тому, чтобы тот послужил кому-либо во благо – таял на глазах, развоплощаясь. Осталась лишь тень с горящими огнём глазами.