Владычица Рима

– Проверяет, собака, так ли благонравна их Старуха на деле, как и на словах, – вполголоса со злостью заметил Марк.

– Скоты, грубые, тупые скоты! – сдавленно воскликнул один из пленников.

– Цыц, Атий! – перебил его Гальба. – Не вздумай опять завопить. Как собаку придавим. «Поэт!» Здесь Авеса нет. Здесь латынь все понимают, – угрожающе проговорил он и внезапно замолчал, в голове его вдруг промелькнула неожиданная мысль. – Марк!

– Что? – поднял голову юноша.

– Если завтра спросят: кто поэт – говори, что ты. Ты знаешь достаточно стихов.

Марку предложение категорически не понравилось. Он возразил:

– Ты только что сам сказал, что я мог быть с тобой у того дома. Зачем мне лишний раз напоминать о себе? Тебе легче будет умирать вместе со мной?

– Отказываешься? А если Авес все-таки спросит, кто знает стихи? Кто назовется поэтом? Молчите. Все молчат, как рыбы на сковородке, но завтра, конечно, каждый постарается вывести свой род чуть ли не от императорского. Жалкие невежды!

– Не шуми, Гальба, – негромко заметил парень, подавший Помпонию кресло. – Ты не в Риме и не на Марсовом поле. Так что не слишком хвались своей благородной кровью. Как-никак Атия поэтом назвал ты.

– Что плебей, что раб! Надеешься, что за вовремя поданное кресло крошка сохранит твою поганую жизнь?

Пропустив оскорбление мимо ушей, юноша резонно заметил:

– Ну, я ее дом не жег и в кусты ее не загонял. Вина на тебе – тебе и расплачиваться придется.

Такой неблагодарности Валерий никак не ждал. Кулаки его сами сжались для удара…

– Тихо! – окрик Помпония вернул всех к действительности. – Тихо, – повторил легат. – Стыдитесь, римляне! Стыдитесь. Ты, Марк, завтра постарайся развлечь девочку стишками. Узнала она тебя или нет, но ученый раб ценится дороже неуча. Тебе, Гальба, советую быть более невозмутимым. Мало ли что она могла сказать? Может быть, юная госпожа просто так пошутила на прощанье. Она ведь смышленая и лукавая, не заметил?

Валерий разжал пальцы, сел. Легат прав. Слова девочки могли быть обычной прощальной шуткой, но и эта в общем-то здравая мысль абсолютно не успокоила его, а наоборот.

В сердце пленника, как заноза, засела мысль, что такая шутка для малявки слишком уж зла, что, скорее всего, она говорила правду и что изменить уже ничего нельзя. Он лег совершенно расстроенный. До рассвета оставались считанные часы и, возможно, на рассвете его вместе с остальными выведут из шатра, отведут подальше от лагеря, чтобы не привлекать сонмы назойливых мух, велят встать на колени и обезглавят, или…

Потянувшись, юноша ощутил все свое тело целиком. Несколько часов. Несколько, возможно, последних часов. «Не хо-чу, – опасаясь выкрикнуть это вслух, Валерий изо всех сил стиснул зубы. – Не хо-чу! Подумаешь, дом и коза! Только бы дать знать о себе в Рим, и мачеха сразу же вышлет столько денег, что хватит на сто домов и на тысячу коз. Подумаешь, посидела час в колючках! Да он целый день живет, как на жаровне с углями. Чего стоило одно лишь знакомство с Авесом. Это же не человек! Это кровожадное чудовище, ужасный Цербер, оборотень с прекрасным телом и звериной душой! И завтра опять оказаться в его власти?! Не хочу. Что угодно! Любое унижение, но не это! Надо стать нужным… Стать нужным… Стать нужным…»

– Стой, ты куда?

Валерий поднял голову: легат гневно смотрел на стоявшего посреди шатра Атия.

– Куда ты собрался? На свежий воздух?

Юноша огляделся блуждающим, затравленным взором, ответил шепотом:

– Я подумал… А вдруг… Может, великолепная госпожа передумала и сожалеет?

– Глупец! Ты решил погубить всех?! Да ни одна мать не ляжет с мужчиной в постель при дочери и ни одна дочь не сделает этого при матери!

«Какие, однако, у нас у всех одинаковые мысли, – подумал Валерий, закрывая глаза и кладя голову на ладонь. – Абсолютно одинаковые и абсолютно неразумные. Слава Аполлону, нашелся один здравомыслящий… Пусть другие ищут выход, хоть рядом с матерью, хоть рядом с дочерью, хоть на свежем воздухе! Сегодня меня уже ничто не привлекает и не возбуждает…»

…Масло в светильниках выгорало, и скоро темнота накрыла несчастных, дав им, пусть на краткое время, желанные одиночество и покой.

* * *

Лиина проснулась рано. Прибрала волосы, оделась, вышла из спальни, убрала потухшие светильники и выглянула наружу.

Вокруг погаснувшего костра спали воины. Только один сидел, оглядывая все вокруг сонными глазами. Увидев девочку, поприветствовал ее:

– Доброе утро, госпожа Лиина. Как вам понравились пленники?

– Не понравились. Они слишком напуганы и измучены страхом до невменяемости. Зачем вы наговорили им все эти глупости?

– С ними иначе нельзя. Да и сами они хороши… Раз пришли незваные – пусть подумают…

Дальше девочка не слушала.

Неинтересно начатый разговор стал ей совсем скучен. Она откинула ковер у входа, закрепила его, чтобы шатер проветривался, села в дверном проеме, в самом солнечном луче, достала из складок одежды свиток со стихами.