Владычица морей

К тому времени вопросы тайной войны приняли особое значение. В лето 1706 года под стражу за измену был взят племянник князя Кропоткина, чуть позже и сам князь. Государь, имея виды на князя, повелел его не пытать. Тяжело болен был граф Федор Алексеевич Головин, ведавший Посольским приказом, жить ему оставалось менее месяца, с его болезнью многие тайные связи в Европе были, к великому огорчению Петра, пресечены. Сам государь пребывал в Киеве, как того требовали интересы Отечества.

Григорий Суровикин сидел в крепости на гауптвахте за самовольное оставление судна и драку, учиненную в оное самовольное время в питейном заведении купца Боборыкина, что располагалось неподалеку от строящегося

Адмиралтейства.

Казак пел грустные песни и баллады, лестью и выгодой подкупал своих стражей и несколько раз в камере, где содержался арестованный, смеялись девки и слышались хлопки стреляющей в потолки финь-шампани. Вот и сейчас, идя темными коридорами, Иван Мягков слышал хрипловатый голос Григория:

Ах, плавала лебедушка по морюшку, плавала белая по синему.

Ах да плававши, она, лебедушка, воскликнула песню лебединую последнюю…

Послышался плеск женских ручек, хвалебные восклицания и поцелуи. Иван неодобрительно глянул на смущенного начальника караула, толкнул с силою дверь. Голый по пояс Суровикин сидел на топчане. Рядом с казаком сидело женское создание лет тридцати, полное жеманства и заметно опьяневшее. Девица все поправляла платье, стараясь прикрыть обнаженное плечо, которое под действием ее старательности оголялось еще больше.

Григорий посмотрел на вошедших.

— Забавляешься, соколик? — спросил Мягков. Начальник караула зло оглядывал смущенных часовых, и губы его шевелились: «Ужо вам, подлецам! Дайте только наедине остаться».

Девица ахнула, одергивая подол скомканного платья. Суровикин привстал, нацедил себе в кружку из штофа, глотнул, вытер губы и с ленивой небрежностью повернулся к отцу командиру.

— Вставай, Григорий, — хмуро сказал Иван. — Хватит гужеваться. Время пришло отечеству с верностию и усердием послужить.

2. ПЕРВОЕ БОЕВОЕ ЗАДАНИЕ

Рыхлые мрачные тучи низко повисли над свинцовыми водами Северного моря. Позади остались неприветливые шведские земли и скалистое неуютное побережье Норвегии, пройден был уже пролив Скагеррак, «Посланник» шел под парусами мимо голландских плодородных земель, приближаясь к конечному пункту своего путешествия — Английскому каналу. Корабль покачивало на изрядной боковой волне, но капитан Бреннеманн не зря был отрекомендован Лефортом вниманию государя, умело и искусно вел капитан судно через штормящее море, даром что немец, а не искусный в кораблевождении голландец или англичанин.

Иван Мягков, лежа на незастланной постели в отведенной каюте, предавался мечтаниям.

Не о славе, не о доблестях мечтал молодой флотский офицер, обласканный вниманием государя. О любви мечталось ему. Вспоминал Иван Анастасию, оставленную в далеком поморском поселении. Беспокоился Иван об оставленной возлюбленной.

— Верь мне, Настенька, я вернусь, — сказал Иван. — Ванечка. — Женщина заплакала. — Ничего хорошего не будет. Не позволят тебе быть со мной, сам ведь ты это знаешь. Сам все лучше моего понимаешь!

Иван обнял любимую, погладил гибкую спину, задумчиво и тоскливо глядя в потолок. Права была Настасья — никогда ему не позволят отец с матерью связаться с безродною девкою. Плевать Ивану было, что осудят его в обществе, он бы и без общества этого прекрасно прожил, только вот не позволят!

— Брошусь в ноги государю, — хрипло сказал он и сам себе не поверил. Нет, не в то не поверил, что бросится, в то не поверил, что государь его поймет. Хоть и говорят про него, что вот уже год сам Петр Алексеевич живет с лифляндской девкою Катериной, урожденной Скавронской, находившейся в услужении у светлейшего князя Меншикова. Но ведь что позволено Юпитеру, никогда не дозволится быку.

— Ох, Ванечка! — Слезы ожгли грудь. — На беду мы с тобою встретились… Люб ты мне, ждать тебя буду, только не будет нам счастья!

Иван сел, склонился, натягивая ботфорты. Хотелось куда-то бежать, делать что-то. Но некуда бежать было, а что сделать можно, Иван не знал. С Востроуховым он, правда, поговорил. Подполковник дерзостию молодого офицера в душе своей возмутился, но внешне был невозмутим. Жизнь — штука длинная, сегодня с царским любимцем не поспоришь, а завтра, глядишь, нету любимца, вольно с ним согласно уставу поступать или просто по возрасту. Государева любовь — штука ненадежная. Сегодня в любимцах, а завтра — в шуты запишут, а то и в крепостной равелин заключат. Стар был подполковник Ануфрий Васильевич Востроухов, стар и мудр, а потому точно знал, что в конце своем всегда выигрывает тот, кто переживает соперника. Да и толку ему в этой девке? Не мальчик уже Ануфрий Васильевич, семья у него, дети, а уж девку для удовольствия чином обладающий да влас-тию всегда себе приищет. А Мягкову с насмешливостью сказал: