Владукас

А что, если часовой заметит меня? В лучшем случае тут же пристрелит и спустит в канаву под железнодорожный откос. Но может быть и хуже: отведет в комендатуру, а там станут бить и до смерти замучают. От этих мыслей я невольно вздрогнул. Захотелось бежать без оглядки, куда глаза глядят, лишь бы не видеть эти чудовищные сапоги с тупыми мысами, не слышать их страшного стука. Но я не мог бежать. Я словно прирос к вагонному колесу. Ведь там, за откосом-бугром, лежит мой друг Муха и не сводит с меня настороженных глаз. Он честно ждет своей очереди. Я понимаю это и пересиливаю страх. Прерванные мысли вернулись ко мне: «Нет, часовой, пожалуй, не станет из-за нас поднимать стрельбу. И в комендатуру не поведет. Зачем ему лишняя обуза? Он просто ударит прикладом по голове и каюк. Потом сбросит в канаву — и никто не найдет…» Тут я почувствовал, как мои руки словно наливаются свинцом. Взглянул на них: сатиновая рубашка раздулась пузырем. «Может, хватит? — подумал я. — Чего жадничать?.. Да, ладно, подержу еще маленько. Двум смертям не бывать, а одной не миновать!» — вспомнил я партизанскую поговорку.

В этот момент, действительно, как бы две смерти смотрели на меня: сапоги часового и голод. А я стоял между ними такой маленький, худенький, вровень с колесом, прижимаясь к холодному железу.

И все-таки страх перед смертью-голодом и договор с Мухой подавили во мне все остальные чувства. Я решил терпеливо ждать, пока рубашка наполнится зерном до краев.

Вдруг часовой подошел к вагону ближе обычного и… остановился. Чего-то ждет. На меня навалился ужас. «Наверное, он заметил меня!» — пронеслась молнией мысль, и меня снова охватил инстинктивный порыв спасаться бегством, но ноги почему-то не побежали, словно приросли к земле, а руки почему-то не бросали мешочек с зерном, словно в нем и заключалась жизнь. Дрожа всем телом, я пластырем прилип к вагонному колесу.

Т-з-з… Ббац! — ударил гром. Это, наконец, повернулись каблуки часового. «Тик-тик-тик…» — ожило мое сердце, и я решительно выдавил из себя: «Хватит». Зажал мешочек с зерном между ног и, изловчившись, заткнул щель в обшивке вагона. Осторожно, задом, бочком, попятился от рокового колеса, потом побежал и свалился под железнодорожную насыпь. Привстав, оглянулся и увидел Муху. Он держал в руках рубашку с узлами на рукавах и, согнувшись в три погибели, на четвереньках, как зверек, пробирался к вагону. Не знал я тогда, что вижу его в последний раз. Он махнул мне рукой: «Уходи!». От пережитого страха и нахлынувшей неожиданно радости я схватил в охапку свой драгоценный груз, кубарем скатился с откоса, вскочил на ноги и припустился домой, не сознавая, что бросил своего друга на произвол судьбы, так и не узнав, удастся ли ему набрать зерна. Мое сердце, казалось, превратилось в барабан. Оно выстукивало: «Скорей домой!.. Скорее домой!.. К маме!..» А в голове застряла одна мысль: «Слава богу, мне повезло!.. Часовой меня не заметил! Слава богу!..»

Но повезет ли Мухе?

2

Хлеб! Настоящий пшеничный хлеб! Даже не верилось, что я держу его в руках. Он спасет нас с мамой от голодной смерти. Это драгоценный эликсир жизни! Мама растолчет зерно в чугунной ступе, превратит в муку, примешает к ней сушенного липового листа, чтобы надольше хватило, и испечет настоящий хлеб!.. До войны я его ел вволю, но теперь почему-то не верилось в это. Казалось, что «до войны» было во сне, а в действительности всегда существовали голод, смерть и борьба за выживание. Однако и в действительности иногда происходят изумительные вещи, похожие на сон. Например, сегодняшний случай. Я раздобыл целую рубаху зерна. Оно продлит нашу жизнь еще на два-три месяца, а там, может быть, и война закончится. Мы спасены!

С этими мыслями я бежал домой, не чувствуя под собой ног. Мешочек с зерном согревал мое все еще дрожащее тело и наполнял детскую душу какой-то неизъяснимой живительной силой. Хлеб! Настоящий, чистый хлеб! Вот мама обрадуется! Лишь бы по дороге никто не отобрал. Любой полицай может позариться на такой мешочек. Поэтому я старался бежать по задворкам. Радость моя была так велика и мысли мои были настолько заняты ею, что я совершенно не обратил внимания на необычное движение немецких частей в городе и заплаканные лица женщин, изредка попадавшихся мне на пути. А между тем в городе что-то произошло. Кругом царила суматоха, и никому не было дела до маленького мальчика, несшего под мышкой подозрительный мешочек. Что же случилось?