Владлен Бахнов

«Дорогой Корней Иванович! На Ваш запрос от 12.04.68 г. посылаю Вам автобиографию с приложением трех моих фотографий: я в морском, я в штатском и я в будущем (см. фото на с. 7–8 фотоальбома).

Привет Вам от Нелли и Гребневых.

С уважением.

23. 4. 68 г».

Отрывок из автобиографии

Я родился в 1924 году. Проявляя редкие способности и сообразительность, в 1925 году уже научился говорить, а в 1937 году — молчать. Однако, несмотря на то что молчать я начал гораздо позже, чем разговаривать. — искусством молчания я овладел в совершенстве, а вот свободно говорить почему-то не могу до сих пор.

В 1931 году я поступил в школу. Учился плохо, контрольные сдирал, диктанты списывал и, вероятно, поэтому и теперь пишу с ошибками, о чем говорилось как на собраниях, так и в печати.

С 1938 года стал заниматься шантажом. Началось это с того, что в седьмом классе нам задали сочинение «Наша литература». К сожалению, я. конечно, не подготовился и поэтому написал коротко, но идейно: «Наша литература — самая лучшая литература в мире!!!» — и все. Я понимал, что это не сочинение, а шантаж. Но поскольку в сочинении не было ни орфографических. ни стилистических ошибок, учитель вынужден был поставить мне «5». Так шантажом я заработал первую пятерку. И с тех пор качусь по наклонной плоскости.

(Продолжение следует)

_____

Прислушайся к соснам и рекам.
Шумит Колыма по ночам:
— Свободу замученным грекам,
Афинским позор палачам!
Грохочут таежные реки.
Тревожно гудят провода:
Убийцам Лумумбы вовеки
Не скрыться нигде от суда!
— Ах, сосны, о чем вы шумите?
И так отвечает сосна:
— За мрачные тюрьмы Гаити
Нам хунта ответить должна!
Трещат в Магадане морозы,
И в треске их ярость слышна:
За все негритянские слезы
Расисты ответят сполна!
Помочь она всем бы хотела,
И лето стоит иль зима.
Все бьется за правое дело
Родная моя Колыма!

1968

ПЯТАЯ СЛЕВА

ДЕШЕВАЯ РАСПРОДАЖА

С некоторых пор я полюбил это небольшое кафе. Может быть, потому, что музыкальный автомат грохотал здесь не так оглушительно, как везде. А может быть, мне просто не хотелось даже случайно встретиться с кем-нибудь из моих бывших приятелей. Да, здесь я мог не опасаться: в такие места мои прежние друзья никогда не заглядывали.

Я приходил сюда каждый вечер и садился за угловой столик, откуда, слава богу, не виден был экран телевизора. Неторопливо потягивая виски, я думал о том, что денег у меня все меньше и пора бы что-нибудь предпринять.

Я приходил сюда в мрачном настроении, не видя никакой возможности поправить свои дела. А уходил уверенный в себе, как бывало в самые лучшие времена, и окрыленный волнующим предчувствием того, что меня вот-вот осенит какая-то невероятная, спасительная идея.

Переход из одного состояния в другое происходил не сразу и, поддаваясь регулировке, мог быть замедлен и ускорен по моему желанию. Да, я научился здорово управлять этим процессом с помощью виски. Черт возьми, как я люблю это божественное состояние вдохновенного подъема! Жаль только, что его нельзя зафиксировать и приходится создавать каждый вечер заново.

Иногда, чтобы отвлечься от проклятых мыслей, я принимался разглядывать посетителей. Они приходили, быстро пропускали рюмку-другую и исчезали.

Веселые или грустные… Удрученные или беззаботные… Я им всем завидовал, потому что они куда-то спешили, а мне, к сожалению, незачем было торопиться…

Но были здесь и такие, как я, никуда не спешащие завсегдатаи. Я давно обратил внимание на одного опрятно одетого пожилого человека. Я приметил его, потому что он всегда был один. Он не читал газет, не интересовался телевизором и вообще никак не реагировал на то, что происходило вокруг него.

Полузакрыв глаза, он о чем-то думал. И, видимо, мысли его были не такие мрачные, как мои, потому что время от времени он улыбался так радостно, словно вспоминал что-то веселое и приятное. А иногда улыбка его становилась растерянной, и он так сокрушенно покачивал головой, будто жалел о каком-то своем поступке.

Однажды мы с ним столкнулись в дверях. Он рассеянно взглянул на меня, извинился. Потом посмотрел внимательней, с каким-то удивлением. И с тех пор я нередко ловил на себе его взгляд и, даже отвернувшись, спиной чувствовал, что за мной наблюдают.

Меня это раздражало. Я подумывал, не поискать ли другое кафе. А потом разозлился. Со мной это бывает.

— Послушайте, — сказал я, неожиданно для себя самого подойдя к его столику, — я все время чувствую, что вы рассматриваете меня, и мне это не нравится!