Древние стены оперного театра ни разу не видели таких дружных слез, хоть на этих подмостках неоднократно убивали беднягу Ленского, здесь умирала Баттерфляй и погибала Кармен — и вот, поди ж ты: не они, а простая крановщица сумела тронуть чуткие зрительские сердца… И автор оперы, Неглинка, увидев зрительские слезы, понял, что признание наконец-то пришло! Он почувствовал подступивший к горлу комок и, сжав губы, беззвучно заплакал так же, как и его жена, сидевшая рядом с ним в гавайском дефиците.
— Вся зала рыдала! — как говорила потом поэтесса Роза Бумажная, написавшая либретто этой оперы и купившая специально для премьеры вечернее гавайское платье. И когда после спектакля стали вызывать авторов и поэтесса появилась на сцене в своей обновке, зрители встретили ее радостными воплями и аплодисментами: «Ага! Вот еще одна гавайская!» Значит, не они одни у мамы дурочки!
В тот же вечер дефицитные платья утратили престижность. И с тех пор гавайские обновки висели в шкафах и. памятуя о трагическом происшествие в опере, ни одна женщина не рисковала появиться в обществе в тропическом наряде. А тем более на дипломатическом приеме!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
(Продолжение)
Нелегко пришлось и Шереметьеву. Нет, товарищи, что ни говорите, а очень трудно проявлять инициативу, если точно не указано, как ее проявлять, когда и в каких масштабах.
Попросила госпожа Орланьте перенести прием в «Лиру». Захотелось ей встретиться с бывшими товарищами по работе в привычной обстановке. Шереметьев проявил инициативу, и к вечеру «Лира» изменилась до такой степени, что ни один старожил-завсегдатай не узнал бы родимой стекляшки.
Столы были покрыты белыми скатертями, взятыми из неприкосновенных запасов ресторана «Космос», и уставлены фарфоровой посудой из ресторана «Звездный». Слева и справа от тарелок лежали шесть разновеликих вилок, мал мала меньше, и по три ложки, бол бола больше. Перед приборами гвардейским строем стояли разнокалиберные хрустальные фужеры и покрытые золотой каймой рюмки, рядом возвышались конусы накрахмаленных салфеток с вензелями ресторана «Монблан». Обычные алюминиевые стулья с фанерными разноцветными сиденьями были заменены мягкими полукреслами из зала заседаний горсовета, а прозрачные стены стекляшки были закрыты тяжелыми бордовыми шторами, временно снятыми с окон гостиницы «Континенталь». При входе у гардероба стояли пальмы из ресторана «Астория» и травленное молью чучело медведя из кафе «Тундра».
Потеряла «Лира» свое лицо, утратила первозданную прелесть. И госпожа Орланьте, явившись за четверть часа до начала приема, до того расстроилась, что заявила, что ей эта иллюминация-хренация ни к чему и пусть сделают все, как было! Но для этого уже не было времени. Шереметьев попытался объяснить капризной мадам, что он хотел сделать как лучше, но Варвара только махнула рукой: сама виновата! Разве ж не знала она, что в Вечногорске ничего нельзя пускать на самотек. А особенно не рекомендуется местных жителей посылать Богу молиться: они и себе лоб расшибут, и у вас неприятности будут! Нужна была ей эта городская самодеятельность!
Однако вот-вот должны были появиться приглашенные. Госпожа Орланьте велела включить все люстры, врубить на полную мощность радиолу и, остановившись перед зеркалом, доставленным из парикмахерской «Чародейка», слегка поправила прическу и сбросила на руки Шереметьеву норковую шубу. Шереметьев восхищенно ахнул. Официанты зажмурились, стараясь не смотреть в сторону Варвары, но смотрели… О, как она была одета, как разодета, как раздета, о эта смелость туалета Варвариного! Ах! Она была полуобнажена! Увы, не в силах описать я покрой изысканного платья, язык мой беден — о проклятье! — и это ведь немудрено! Как описать костюм Варвары, когда такие промтовары у нас вовек не продавали и я их видел лишь в кино. О Господи, вы только гляньте, как хороша мадам Орланьте, брильянт сияет на брильянте, алмазы яркие горят, сверкают кольца и браслеты… Зачем Варваре туалеты? Да при алмазном фонде этом не нужен никакой наряд!
И Варваре было приятно, что официанты так обалдело таращатся на нее! А тут и гости пошли, пошли гости…
Мужчинам мадам Орланьте величаво протягивала руку, и те церемонно целовали ее, дивясь метаморфозе буфетчицы. А к каждой приходящей подруге Варвара, громко выкрикивая ее имя, издали неслась с распростертыми объятиями. Неинформированные подруги при виде несущейся на них полуобнаженной женщины испуганно шарахались, но затем, разглядев, что это Варька — с ума сойти можно! — ахали, вскрикивали и начинали целоваться.
И когда на лице Варвары отпечатались губная помада всех цветов и оттенков, оказалось, что все гости в сборе и можно начинать.