Владимирская

Подошел новгородец к Киприану, сам уперся в него взглядом своим. Знал толк в людях новгородец, полмира объездил, обплавал, обошел. Со всякими разными людьми дело имел, любое лукавство в глазах собеседника сразу высвечивал. Если кто-то что-то сказал ему, а в душе хоть малюсенькое сомненье-копошенье хоть чуточку самую насчет сказанного своего имеет, сразу чуял чуточку эту. Нельзя без такого чуянья такому купцу с таким размахом. Но сейчас, глядя на Киприана, аж поежился новгородец, холодок прошелся по костям его.

Железная уверенность, правота и прямота, – вот что чуяло чутье его стоящем перед ним митрополите Киприане.

– Слушай, владыко, так ты что вправду что ль думаешь, что – схлынет?

– А ты что ж думаешь, что я грамоту с Митрополичьей печатью даю или успокоительную байку-сказочку?

– Слушай, а может мне тогда с войском остаться? Коли говоришь удесятерится сила, да я тогда один пол-тумена Тамерланова положу. Я-то и саблей и копьем как надо умею.

– Нет, новгородец, нет, Павлуша, другое нынче для тебя поприще. Поднимай на молитву господина Великого Новгорода. И всех, кого на пути встретишь.

– Эх, владыко!... Да, ежели в правду схлынет, да я ... я обратно в Москву пешком пойду и серую кобылу арабскую на себе принесу!

– Эх ты, купецкая морда, – улыбнулся Киприан, едва не рассмеялся, – ну, что б другое обещать. А ведь и потащишь, не спущу тебе.

– Потащу, владыко, не надо спускать, удесятерения сил для этого попрошу. Э-ех!... Ладно! Едем, князь Данило, приказ великокняжеский исполнять. Бочку медовухи готовь, один выпью. Владыко, тебе тоже от слова не отвертеться, готовь пару для кобылы моей, жаль не ахал-текинка она, а то б и из-под самого Тамерлана можно было б.

Эх, хорош у него скакун, всем коням конь. На жаркое пойдет, ха-ха-ха!..

– Э, новгородский, медведь еще жив, шкура его тоже, делить ее не гоже, молись лучше пригоже.

– Иду, владыко, иду. Эй, елецкий, ты уж это, зла не держи, не серчай.

– Эх, новгородский, какое там зло, какое серчание, одна судьба у всех, уж если на молитве зло держать, тогда нам не арабских коней копыта надобны, а другие, не дай Господи. Езжай с Богом и мы поехали.

Перед войском Василий Димитриевич говорил слово:

– Дети мои! Воины православные!

Грянуло наше время! Настал самый великий и страшный час нашей жизни. Много больше сил у Тамерлана, чем у нас... Да больше ли, коли с нами Хозяйка дома нашего, дома Пресвятой Богородицы и все святые угодники наши!.. Взмолимся же, как один перед Ней: Пресвятая Богородица, спаси наши силы, дай отстоять дом Твой, прогони супостата прочь от пределов Твоих!.. И вперед на врага, воины православные, молитву неустанно повторять. И когда бой начнется, пусть она нам щитом будет...

***

Очнувшийся купец новгородский Павел, очень ясно вдруг осознал, что его серой красавице, которую он уже нарек Серной, давно пора не просто устать – выдохнуться после многочасовой скачки, но и вообще быть просто загнанной и упасть.

Но она не просто не падала, но держала первоначальный темп и не подавала никаких признаков усталости. А очнулся новгородский Павел от многочасовой молитвы. Очнувшись, так был этому поражен, что едва из седла не вылетел. Да, все это время пока продолжалась скачка, он твердил про себя: «Пресвятая Богородица, спаси землю русскую». Давно уже он едва рот перекрещивал по утрам, когда, зевая, просыпался, и делал то же самое, когда, зевая же, засыпал. А что бы вот так, много часов, будто в забытье, ничего не помня, в седле!..

И как грамоты княжеские и митрополичьи раздавал, раскидывал, тоже почти не помнит. Да и делал он это почти на ходу, почти не останавливаясь. Вот только сейчас остановился.

– Эй, селяне, это еще Тверская земля?

– Тверская, тверская. А ты откуда ж и куда, красивый такой? А лошадка у тебя, ну, прям, загляденье.

– Скоро таких лошадок сюда припрется, на каждого хватит. А на каждой лошадке всадник с копьем и с саблей. Эх, не дай, Господи... Вот что б не приперлись, вот вам грамота от Великого князя и митрополита и что б делали то, что в них прописано, о чем приказано. А приказано – молиться. И всех окрестных на это поднимайте. Сам вот всю дорогу только это и делал. Вот ты поди ты! А ведь это же чудо... Ну как, если бы третья нога выросла. Точно.

– Да тут эта... сказано, что все бросить...

– Вот и делай как сказано.

– Да мне сено вывозить надо! Завтра дожж могет быть.

– Могет. Тамерлановым коням оч-чень пригодится сухое сено.

– Да кто ж энт такой? Вроде Мамая что ли, вроде Тахтомыша?

– Мамай и Тахтомыш вместе взятые это щенок слепой, а Тамерлан – волк матерый. Вот такое вот сравненьице. И уже жертва первая волчья есть. Ельца больше нет, пепелище и развалины и такие как вы все перерублены.

– А такие как вы?

– В первую очередь. Пощады никому.

– А Елец-то вообще-то, того... – далеко.

– Для него все близко. Он вчера еще в Китае был.

– Да ладно врать-то.

– Его кони летают как ласточки, а плавают как щуки.

– Да ладно врать-то... И леса наши, того, не очень-то в них на конях-то.