Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти

После всех этих запретов мы сидели в театре и обсуждали, кого просить на этот раз, кому писать. И решили, что лучше разойтись. Думаю, что об этом решении труппы вы не знали. Сказался, пожалуй, и мой авторитет: я считал, что нет смысла влачить жалкое существование, когда мы не можем играть то, что хотим. Прежде я всегда делал вид, что все в порядке. Ко мне прибегали в панике, я успокаивал: “Ничего, бывает, ну «закрыли» спектакль, постараемся убедить, чтобы «открыли»”. Потому и пел Высоцкий: “И нам сказал спокойно капитан: «еще не вечер»…” Но когда доходишь до полного нервного истощения, трудно сохранить самообладание. Сколько можно было ходить по высоким кабинетам?»

Е. Я.: «Уехав, вы и доставили удовольствие тем, кого справедливо поминаете недобрым словом. Я тоже помню строчку Высоцкого: “Не волнуйтесь – я не уехал, и не надейтесь – я не уеду!”»

Ю. Л.: «Я уехал в Лондон ставить спектакль. В преклонном возрасте, с женой и маленьким ребенком не уезжают навсегда, бросив вещи, оставив даже библиотеку, которую собирал еще отец.

В интервью английской газете я сказал то, что думал: политика в области культуры меня не устраивает. И назвал имена тех, кто, на мой взгляд, в этом повинен. Последнее и вызвало гнев. В театр явился сотрудник посольства. Его буквально трясло от моего интервью. Он потребовал, чтобы я немедленно явился в посольство. А я отвечал, что не могу прекратить репетицию «Преступления и наказания».

После премьеры я подал заявление с просьбой о разрешении мне лечения в Лондоне. Еще раньше меня одолела нервная экзема. Я приложил к заявлению справку, полученную в лондонском госпитале.

Почему я так поступил? Сознаюсь, что втайне я все-таки надеялся: со мной, в конце концов, посчитаются, разрешат выпустить эти два спектакля. Я писал и в театр, и в Управление культуры, что, как только вылечусь, готов приехать и работать над спектаклями. Сперва мне сообщили, что разрешено остаться на лечение, потом потребовали немедленно вернуться – я не поехал. Считайте это моей политической наивностью, но я думал, что смогу таким образом оказать давление, убеждал себя: вспомнят, что мне 66, сочтут возможным пойти навстречу… После смерти Андропова, в июле 1984 года, я был лишен советского гражданства…»

В ситуации, которую описывает Любимов, находились все московские театры. Везде по пальцам можно перечислить редкие спектакли, которые выходили без предварительного и мучительного пробивания, без тяжб с Главлитом, без неоднократных просмотров, на которые руководство являлось перед премьерой… Коллективы этих театров во главе со своими руководителями продолжали бороться в СВОЕЙ стране за СВОЙ театр и репертуар. Любимов же выбрал тактику великого полководца М. Кутузова, бросив театр и коллектив на растерзание…

В июле 1984 года подписчики «Ведомостей Верховного Совета СССР» прочли:

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР О ЛИШЕНИИ ГРАЖДАНСТВА СССР ЛЮБИМОВА Ю. П.

Учитывая, что ЛЮБИМОВ Ю. П. систематически занимается враждебной Союзу ССР деятельностью, наносит своим поведением ущерб престижу СССР, Президиум Верховного Совета СССР

постановляет:

На основании статьи 18 Закона СССР от 1 декабря 1978 года…

лишить гражданства СССР Любимова Юрия Петровича, 1917 года рождения, уроженца гор. Ярославля, проживающего в Италии.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Черненко.

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

Т. Ментешашвили.

Москва, Кремль. 11 июля 1984 года.

Любимов про Указ о лишении гражданства узнал, находясь в Милане.

Позже в своих «Записках к сыну» Любимов так напишет об этом событии: «1984 г., 16 июля. В этот день, Петя, стал я человеком без гражданства. Пришла итальянская полиция. Сообщила, что звонил советский консул из Турина, настойчиво просил позвонить. Сухо, твердо довел до моего сведения указ о лишении гражданства СССР. Потребовал встречи и сдачи паспорта. Оставлю как сувенир, а потом посмотрим, что будет через год-два. Спросил, кем же вы меня сделали: грузином, таджиком, французом? Я как был русским, так и остался. Совсем распоясались после смерти Андропова. “В России нет закона, есть столб, а на столбе корона. А. С. Пушкин”. Вот и закончилась двадцатилетняя борьба с обалдевшим советским правительством».

Вся информация о перипетиях «изгнания» поступала в печать со слов самого Любимова и принималась за истину. Особенно в нее верили актеры театра. Но не все. По мнению В. Золотухина, Любимов «так любопытно срежиссировал свой побег, что все ему сочувствуют, все, так или иначе, на его стороне, до того все “патриоты”».