Сегодня сам Высоцкий уже не может защитить себя, но нашлись люди, способные это сделать. Среди них поэт и литературный критик Валентин Берестов: «Поэзия и весь облик Владимира Высоцкого – это осуществленная метафора поэтов XIX века. Они писали перьями и ощущали себя певцами. Высоцкий пел под гитару и считал себя профессиональным поэтом. Главное в поэзии Высоцкого – то, что он предельно (он все делал на пределе) был верен вековому образу поэта-певца, буквально следовал старинным заповедям. Особенно Лермонтова, чей могучий голос прозвучал в безгласное время.
Поэзия Высоцкого, как и хорошая детская поэзия, при всей популярности и ясности отнюдь не относится, как считают иные, к явлениям массовой культуры. Она, как и детская поэзия, близка к фольклору, к романтикам прошлого века. Вот они, истовость, толковость, звонкость, – то, чего ждал от поэтов С. Маршак, патриарх детской поэзии!
Всеми средствами, включая магическую хрипоту, он будил даже инстинкты, скрытые в глубине таинственной подкорки. Ведь есть же, должен быть инстинкт самосохранения человечества!
Попытки утверждать, что Высоцкий слабый поэт, недальновидны и нелепы. Вопреки бытующему мнению, неудачных строк у Высоцкого до удивления немного. Авторская песня – постоянное противоборство с господствующей силой. И что, как не противоборство с господствующей силой, звучит в каждой строке Высоцкого? Я настаиваю на том, что Высоцкий принадлежит к числу тех поэтов, которые, подобно Чуковскому и Маршаку, взялись возрождать поэзию золотого века, идущую от самих корней русской и мировой традиции, основанной на особенностях человеческой психики, человеческого восприятия, и на этом пути Высоцкий достиг огромных успехов: его услышали миллионы. Помните, у Новеллы Матвеевой:
Вот этим «обновленьем» и занимался всю свою жизнь Владимир Высоцкий».
Писательница Виктория Токарева о писателе Ст. Куняеве: «В ресторане за столиком в центре зала сидел русский патриот, и его глаза горели фанатическим блеском… Но ведь патриотизм писателя – писать талантливую литературу, и другого патриотизма у писателя нет. А некоторые нехватку способностей и трудолюбия пытаются добрать криком и патриотизмом. Криком ничего не доберешь. Только устанешь. Главарь наших профессиональных патриотов испортил себе всю нервную систему, у него уже ходит плечо и дергается глаз. А воз и ныне там. Высоцкого все равно поют, Пастернака заучивают наизусть, хоть главарь и пытается объяснить народу, что это очень плохие поэты и для русской культуры бесполезные».
Станислав Рассадин: «…Дабы самому всплыть, надо топить других! Чтоб не ходить далеко, вспомним, с какой неразборчивой ненавистью тот же Куняев бранился вслед ушедшему Высоцкому, как не останавливался перед отъявленной и, казалось бы, бессмысленной ложью – например, насчет фальшивой могилы «майора Петрова», которую якобы варварски затоптали поклонники покойного барда, сделавши это (так намекалось) чуть не с его злою загробною волей. Ведь уличили же во лжи, незамедля и документально выставив на позор, подняли на смех, ибо смешна всякая разоблачительная ложь, – нет, шалишь, не повинился».
Валентин Толстых: «Я думаю, С. Куняев облегчил себе задачу, рассматривая творчество безвременно ушедшего Владимира Высоцкого как явление массовое и даже модное. Нет, это, прежде всего, явление народное – по выраженной с такой искренностью и страстью причастности поэта к тому, что задевает, волнует, радует и огорчает именно массы людей. Понятно, что не все его любят, приемлют. В конце концов, это дело вкуса. Принципиально другое – вы не найдете в его (безусловно, неровном) множестве стихов-песен ни одной пустой, бессмысленной или написанной без внутреннего волнения вещи…
С. Куняеву и тем, кто с ним согласен, предстоит еще разобраться, почему так волнует, трогает Высоцкий своими песнями (и не только о войне и мужском товариществе) профессоров медицины и философов, рабочих и космонавтов, инженеров и студентов, не мешая всем любить и понимать Пушкина, Моцарта и Блока».