Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Кто-то из актеров принимал такое отношение режиссера к ним как должное, кто-то протестовал. В 1967 году актер «Таганки» Алек­сандр Калягин, сочтя такое отношение к актерам неправильным, из­ложил свой протестный взгляд в письме Любимову... После чего вы­нужден был уйти из этого театра.

Л.Филатов: «Актеры позволяли ему все, они его любили, обожа­ли, получали очередную порцию хамства и прощали. Считали: пока не опустится занавес, мы должны быть с ним. Но мы же не стали артистами на «Таганке» от этого коллективизма. Командой высту­пали на сцену. Командой проорали. Командой взяли друг друга на плечи и унесли. Но тогда мы это любили. Это был как бы наш дом, нас здесь собрали. Но мы там были не сами собой — всеми. Не по отдельности. И даже Вова покойный... Высоцкий. Он был большой индивидуалист, но даже он в рамках театра держался очень уме­ренно. Как все. Таков был закон кадетского корпуса. Он как бы не афишировался, не декларировался, но это было всем понятно: здесь все ведут себя так.

На «Таганке» было много индивидуальностей, которые приня­ли правила такой игры. На какой-то срок. Это не могло длиться всю жизнь. Люди стареют. Люди устают, и у каждого просится наружу нечто. И тот, кто в состоянии исторгнуть это нечто из себя, тот, ко­нечно, уходит».

В.Смехов: «С годами за нами укреплялась репутация «синтети­ческого», «зрелищного» театра, где актеры преуспели во всем — ив драме, и в пантомиме, и в дерзости начальству, и в песнях, и в ли­ризме, и в массовых сценах, и в массовом сочинительстве. Конечно, хватало и среди коллег, и среди чиновников «гробожелателей»:

—  Это не театр, а уличная банда!

—  Это не театр, а шесть хрипов, семь гитар!

—  Я не отрицаю таланта Любимова, но он один, актеров нет!

—  Да они ему и не нужны!

Нас в глаза и за глаза обзывали «марионетками» режиссера».

Да, «марионетки» часто выступали хором. Но разве был хоть один человек в зале, который не различал в этом хоре ярких голосов Высоцкого и Губенко, Славиной и Демидовой, Смехова, Золотухина, Бортника, Филатова, Дыховичного. Но уже не благодаря, а вопре­ки Любимову это был театр, где столько «затертых индивидуально­стей» сочиняло песни, писало стихи и прозу, пробовало себя в ре­жиссуре, причем не только в театре, кино, и на телевидении.

Как бы там ни было, публика и театральный бомонд Москвы через пару лет окончательно убедились в том, что на Таганской пло­щади Москвы каждый вечер рождается искусство — своеобразное, живое, непривычное и заставляющее отрешиться от штампов и на­чать думать самостоятельно. Другого такого театра не было не толь­ко в Москве, но и во всей стране, и потому попасть в него зрите­лям было очень трудно. Народ ломился в этот театр, дневал и но­чевал в очередях в билетную кассу. Билеты на спектакли «Таганки» стали в ряд «советского дефицита», и одной из самых крупных взя­ток того времени был лишний билет на спектакль. Тот мизер — 100 и меньше билетов, который продавался через кассу, — почти цели­ком доставался перекупщикам и спекулянтам. (По словам Б.Хмель­ницкого, опальный олигарх Владимир Гусинский начинал свой биз­нес с «распределения» билетов на «Таганку».) Те билеты, которые попадали в сплошь коррумпированные театральные кассы города, были «бронью» и делились между самыми влиятельными ведомст­вами и самыми влиятельными лицами. Ходить на спектакли «Та­ганки» стало модно. Посещение этого театра стало не только пре­стижным, но почти обязательным для поддержания имиджа бюро­кратической элиты и ее обслуги (врачей, завмагов, парикмахеров, портных и т. д. и т. п.).

Ю.Любимов: «Они всегда говорили иностранцам, что театр за­крыт, на ремонте — всегда врали, чтобы не показывать театр. И па­радокс заключался в том, что когда они объявляли свои какие-то праздники: съезды, сборища, конгрессы всевозможные, верховные советы, сессии и так далее — всегда они давали приказ от министра, и у нас отбирали бронь — по двести билетов, по триста. Как Боль­шой театр, так и мы. Они заставляли сдавать билеты в Центральную театральную кассу, брали себе и распределяли между организация­ми. А те, кто хотел попасть в театр, не могли попасть. Попадали че­рез черный рынок, где покупали билеты по тройным ценам.

Они нас ненавидели, но забирали все билеты. Это у них называ­ется диалектикой. Вообще, из 620 билетов только 60 билетов попа­дало в кассу. Артисты с трудом доставали билеты для знакомых.

Остальные билеты шли в Совет Министров, ЦК, Верховный Совет — все брони, брони, брони, — КГБ, партийные инстанции, ЦК, МК, райком — все. Так они показывали свою власть».