Владимир Высоцкий

Вернулся, вернулся, —

Ну а ваш – не сумел».

Он кричал напоследок,

в самолете сгорая:

«Ты живи! Ты дотянешь!» —

доносилось сквозь гул.

Мы летали под Богом

возле самого рая, —

Он поднялся чуть выше и сел там,

ну а я – до земли дотянул.

Встретил летчика сухо

Райский аэродром.

Он садился на брюхо,

Но не ползал на нем.

Он уснул – не проснулся,

Он запел – не допел.

Так что я вот вернулся,

Глядите – вернулся, —

Ну а он – не успел.

Я кругом и навечно

виноват перед теми,

С кем сегодня встречаться

я почел бы за честь, —

Но хотя мы живыми

до конца долетели —

Жжет нас память и мучает совесть,

у кого, у кого она есть.

Кто-то скупо и четко

Отсчитал нам часы

Нашей жизни короткой,

Как бетон полосы, —

И на ней – кто разбился,

Кто взлетел навсегда…

Ну а я приземлился,

А я приземлился, —

Вот какая беда…

1975

БАЛЛАДА О ДЕТСТВЕ

Час зачатья я помню неточно, —

Значит, память моя – однобока, —

Но зачат я был ночью, порочно

И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе, —

Девять месяцев – это не лет!

Первый срок отбывал я в утробе, —

Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители,

Что плюнули да дунули,

Что вдруг мои родители

Зачать меня задумали —

В те времена укромные,

Теперь – почти былинные,

Когда срока огромные

Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,

А многих – даже ранее, —

А вот живет же братия —

Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!

Сло́ва, строченьки милые, сло́ва!..

В первый раз получил я свободу

По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —

Отыгрался бы на подлеце!

Но родился и жил я, и выжил, —

Дом на Первой Мещанской – в конце.

Там за стеной, за стеночкою,

За перегородочкой

Соседушка с соседочкою

Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так, —

Система коридорная,

На тридцать восемь комнаток —

Всего одна уборная.

Здесь на́ зуб зуб не попадал,

Не грела телогреечка,

Здесь я доподлинно узнал,

Почем она – копеечка.

…Не боялась сирены соседка,

И привыкла к ней мать понемногу,

И плевал я – здоровый трехлетка —

На воздушную эту тревогу!

Да не все то, что сверху, – от Бога, —

И народ «зажигалки» тушил;

И как малая фронту подмога —

Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,

Сквозь дыры крыш просеяно,

На Евдоким Кирилыча

И Гисю Моисеевну.

Она ему: «Как сыновья?»

«Да без вести пропавшие!

Эх, Гиська, мы одна семья —

Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже – пострадавшие,

А значит – обрусевшие:

Мои – без ве́сти павшие,

Твои – безвинно севшие».

…Я ушел от пеленок и сосок,

Поживал – не забыт, не заброшен,

И дразнили меня: «Недоносок», —

Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я: