Пожалуй, Владимира нельзя назвать выдающимся полководцем. Он не раз бывал бит в отдельных сражениях. Он не показывал чудеса храбрости на поле брани, подобно своему отцу. Но по-настоящему он, кажется, не проигрывал войн и в большинстве случаев достигал поставленной цели. Владимир предпочитал действовать скорее не как полководец, а как дипломат. Войны он начинал, как правило, тогда, когда успех мог прийти скорее всего, а его противник уже был ослаблен. В то же время, как мы уже видели и еще увидим, случалось, что личная обида служила для него достаточной причиной для того, чтобы начать войну. Но даже в гневе Владимир не забывал о выгоде, которую сулил ему тот или иной шаг.
Большинство войн Владимира связаны либо с воссозданием отцовской и дедовской державы, либо с обеспечением экономических (прежде всего торговых) и политических интересов Руси. В отличие от отца, Владимир выступал прежде всего защитником и радетелем Руси, а не завоевателем чужих земель. Наверное, именно поэтому он и остался в народной памяти не то чтобы любимым, но
Впрочем, обо всем по порядку.
Первый поход Владимира был обращен на запад, в земли волынян и дулебов, живших в верховьях Западного Буга и Стыри, а также по реке Сан, притоку Вислы. В древности эти земли именовали Червенскими — по их главному городу Червену. (Корень названия — тот же, что и в слове «червленый», то есть «красный»; позднее эта территория будет известна как Червонная Русь.)
Червенские города находились в сфере внимания киевских князей, по крайней мере, со времен Олега. Это объяснялось тем, что Червен, как и Перемышль в излучине Сана, служил перевалочным пунктом на важнейшем сухопутном торговом пути раннего Средневековья, пересекавшем почти весь Евразийский континент. Путь купцов вел из Центральной Европы через Краков, Прагу, Червенские города и Киев в Волжскую Болгарию и Хазарию, а оттуда в страны Ближнего и Среднего Востока. Русские князья уже давно овладели водной артерией «из Варяг в Греки»; контроль над значительной частью сухопутного трансконтинентального шляха «из Немец в Хазары» сулил не меньшие экономические выгоды.
По заветам отцов и дедов, этих выгод следовало добиваться мечом, с помощью верной дружины. Так рассуждал и Владимир. Отправляясь на запад, он стремился возвратить себе достояние рода, твердо помня о дани, собираемой некогда его дедом.
Летопись сообщает о западном походе Владимира под 6489 (981) годом: «Иде Владимир к ляхам (полякам.
Нельзя, например, с уверенностью принимать летописную дату. Как мы помним, летопись датирует вокняжение Владимира 980 годом. На самом деле это произошло двумя годами раньше. Если предположить, что летописец распределял события по годам княжения Владимира — а это вообще было принято в древнейшем русском летописании, — то появляются основания для того, чтобы отнести поход к 979 году («второму лету» после его вступления в Киев){125}. Конечно, это только предположение, и, строго говоря, возможна любая дата похода внутри временного промежутка с 978 по 981 год. Но 979 год выглядит, пожалуй, наиболее предпочтительным.
Не вполне ясно и другое: с кем в действительности воевал киевский князь? Дело в том, что, по общепринятому мнению, ни в 70-е, ни в 80-е годы X века Червенские города не принадлежали Польше. К Польскому государству они отошли лишь во втором десятилетии XI века, после успешной войны с Русью Болеслава Великого. Их государственная принадлежность в интересующее нас время остается спорной. Одни исследователи считают их не зависимыми ни от кого, другие полагают, что они были включены в состав Древнечешского государства. Последнее мнение находит косвенное подтверждение в источниках. Восточная граница Пражской епархии в X веке проходила, кажется, как раз по верховьям Буга и Стыри. Где-то здесь соприкасались земли Чехии и Руси согласно свидетельству еврейского автора X века Ибрагима Ибн Якуба. В это время Чешскому государству принадлежала так называемая Малая Польша, включая Краков. Вероятно, восточные рубежи Краковской земли захватывали и Волынь.
Это обстоятельство заставило ряд историков вообще отрицать факт войны между Русью и Польшей, считать ее позднейшим домыслом летописца{126}. Но можно ли так относиться к