Владимир Набоков, отец Владимира Набокова

Кроме того, в статье Ледковской приводятся два мнения: того же Раевского и Вадима Морковина (поэта и критика, участника того же «Скита»). Раевский полагал, что авторитет В. В. Набокова не позволил развиться таланту Кирилла («сверкающая звезда затмила скромную пока звездочку»), а Морковин и вовсе утверждал, что, «несомненно, Кирилл – как поэт – был гораздо значительнее Сирина». Даже при том, что стихи – далеко не главное, чем сейчас славен В. Набоков, согласиться с мнением хотя бы Раевского, и тем более Морковина, очень сложно. Кирилл Набоков, конечно, обладал поэтическими способностями, но особой оригинальности и независимости в его стихах нет.

Мнения Раевского и Морковина спорные, однако в той же публикации Марины Ледковской приводятся стихи Кирилла, которые мы можем если не оценить, то хотя бы почувствовать и составить свое впечатление.

ТВОРЧЕСТВО

Темно и трудно зрел напев.
Я ждал, когда наступит время
и синяя волна, вскипев,
все нарастающее бремя
еще не созданных стихов
с моей души легко поднимет,
и в мир живых и ясных слов,
как на зеркальный берег, кинет.

(Впервые опубликовано в берлинской газете «Руль», июнь 1930 года.)

А вот стихи, навеянные текстами и посвященные памяти знаменитого Фридриха Гельдерлина (немецкий лирик, зарабатывавший частными уроками, был страстно влюблен в мать одного из учеников, метафорически нарек ее Диотимой и обращался к ней в своих стихах):

IN MEMORIAM HOELDERLIN

Диотима, вернись… я сгораю, падая во тьму,
ты сквозь жизнь прорастала огромной тенью,
ты зимою цвела, ты, сияя мне одному,
а зима отвечала горячею розой и пеньем.
Ты помнишь ту жизнь, Диотима? Тогда
все ночи и звезды сквозь нас восходили –
и бились в дремоте, в зеркальных тенетах пруда,
а в небе шумели орлиные крылья,
и черные клювы мерцали в ночи,
любовь поднималась, как клекот на скалы…
Но крылья затихли… и солнца лучи
текут и пронзают, холодные тонкие жала.
Все в ночь обращается… слышишь, все в ночь…
И в солнце бессолнечном, в темные годы
я вижу тебя, отступающей в ночь,
в пустые пространства жестокой и спящей природы.

(Впервые опубликовано в третьем сборнике объединения «Скит», 1935 год.)

И еще одно стихотворение, написанное в 1963 году, которое Марина Ледковская называет последним в жизни Кирилла Набокова – «Последняя ночь в Мариенбаде»:

LA NUIT DERNIÈRE À MARIENBAD

Мариенбады будут сниться,
как снились мне вчера
пролеты, статуи гостиниц
и представленья до утра,
ступени лестницы, ведущей
и уводящей в никуда, –
в стрелковый зал, туда, где лучше
забыть надежду навсегда, –
в ту комнату, в тот свет слепящий,
где на мгновение она
была живою, настоящей,
как фотография из сна.

Ледковская пишет, что это стихотворение посвящено той самой «любви и музе» (так это или нет, мы вряд ли узнаем), Ирине Вергун, а также что в этих строчках «подводится итог жизни поэта» и что они «пронизаны мистическим предвестием скорого ухода в мир иной». Отодвигая в сторону красоту последнего предположения, согласиться с ним нелегко: Кирилл Набоков на момент внезапной смерти был совсем не старым, от неизлечимых болезней не страдал, наоборот – у него начинался новый этап в жизни, любимая им Бавария, Мюнхен, интересная работа на радио. Тем более стихи были написаны не накануне смерти, когда еще можно предположить какие-то трансцендентные озарения, а как минимум за полгода (датировки стихотворения нет). Вероятнее, в тот момент Кирилл Набоков просто находился в элегическом настроении.

На его столе были найдены материалы к радиопередаче, посвященной ни много ни мало брату – Владимиру Набокову. Скажем несколько слов об их связи.