Владимир Мономах

– Уму непостижимо, великий князь, – вмешался боярин Ростислав. – Сколько времени прошло, как Русь стала христианской, а по стране ходят языческие жрецы и мутят народ. Говорят подлинную чушь, а народ продолжает им верить! Ведь вот недавно в Киеве объявился волхв. Он вещал, что на пятое лето Днепр потечет вспять и земли переступят с места на место: Греческая земля встанет на место Русской, а Русская на место Греческой. Иные смеялись, но многие слушали его и смущались душою.

– И что с этим волхвом? Схватили, выпороли прилюдно на торговой площади?

– Пока собирались, сгинул кудесник, как в воду канул.

Не очень удивился Мономах услышанному. Знал, что в отдаленных землях крепко держалась языческая вера, не расставался народ с поверьями. Видел он это, проезжая по землям и Ростовского, и Смоленского, и Владимирского княжеств, да и в Киеве было немногим лучше.

В гриднице становилось душновато. Хотелось на свежий воздух, и Владимир вышел на крыльцо. Солнце только село, небо в той стороне было такого нежного светло-зеленого цвета, что хотелось глядеться в него, не отрываясь. И он стоял и смотрел, ни о чем не думая. На душе было хорошо и спокойно.

– Князь мыслит о великом и вечном, – проговорил шутливый голос сзади, и, оглянувшись, Мономах увидел Белославу. Она стояла у двери, густые светлые волосы волнами падали ей на плечи, щеки разрумянились, а глаза лучились тем таинственным светом, который еще раньше, за столом, смутил его. Ожидая, что следом выйдет Олег, он ответил, трогаясь с места:

– Нет, боярыня, ни о чем не думаю. Домой направляюсь.

– Наскучило быть на пиру? – говорила она, догоняя его. – Чем же так не нравится тебе веселье?

– Веселье люблю, но устал от шума. Пока жил в различных городах, отвык от многолюдных увеселений. Народ праздники проводит не в духоте, а на улицах или уходит в луга. Там приволье и никакого стесненья.

Они пошли рядом. Улочки Киева были узкими, только двум телегам разъехаться, устланы жердями, виднелись кучки мусора и золы, которую жители выбрасывали прямо на дорогу. Дома, сложенные из бревен, смотрели на мир маленькими темными окошечками; редко в котором из них мелькал призрачный свет, – то горела лучина, освещая или запоздавший ужин хозяев, или работу прядильщицы, ткача или иного ремесленника.

– Я люблю прогуливаться по вечернему городу, – говорила Белослава, аккуратно ставя свои красиво сшитые остроносые башмачки. – Вокруг наступает такая умиротворенность во всем. Будто все начинает постепенно засыпать. И дома становятся как бы ниже, и деревья замирают, и даже люди, если и появляются на улицах, двигаются медленно, словно в полусне… Идешь, и хочется думать о чем-то хорошем.

– А мне вспоминаются вечера во время походов. Целый день на жаре, иногда и дождичек польет, ветры налетают, в седле устаешь. А вечером в природе наступает тишина. Удивительное дело, но вечера у нас почти всегда такие тихие! Вот как сейчас. Останавливаемся где-нибудь возле речки или озера, воины разжигают костер, варится ужин, а вокруг огня начинаются неторопливые разговоры. Вплотную подступает мрачный лес с различными шорохами, уханьем совы, а над костром нависает лохматая темнота, а тут рассказы про разные страшные случаи, даже кровь в жилах стынет…

– И про что же такое страшное повествуют воины?

– Ну про то, например, как в лесу встретился с лешим, который ростом выше самого большого дерева, а глаза горят желтым огнем… Или как кикимора, такая маленькая беззубая старушка, прыгает на пеньке и дразнится… Или водяной пытался кого-то затянуть в омут, когда тот купался после захода солнца… Да мало ли случаев бывает в жизни!

– Но ведь этих духов не существует на свете! Как же христиане могут рассказывать про такое, чего не бывает!

– Рассказывают. И все верят.

– И ты тоже?

– Кто его знает? Но так убедительно получается! Да и делать нечего, сиди и слушай. Все время быстрее бежит.

Так, разговаривая, подошли к боярскому терему.

– Здесь я живу, – сказала Белослава и, кинув озорной взгляд, добавила:

– Заходи в гости… при случае.

Он понял намек, ответил известной шуткой:

– Обязательно забегу… когда хозяев дома не будет!

Они рассмеялись.

– Но ты и вправду угадал, – продолжала Белослава. – Завтра мы уезжаем в Вышгород, навестить тетю.

– Счастливого пути! – пожелал напоследок Мономах и зашагал домой. На душе у него было радостно и безмятежно. Хороший выдался денек! И на пиру отдохнул, и с приятной девушкой познакомился.

Через неделю наступило торжество в честь Купалы. Праздник был языческий, но он совместился с днем Иоанна Крестителя и в народе стал именоваться днем Ивана Купалы. На Руси укоренялась христианская религия, но старинное забывалось не сразу.