Владимир Мономах, князь-мифотворец

Масштабы экспроприации княжеского имущества, вероятно, были несколько преувеличены, если обратить внимание на то, что, прибыв из Польши ко двору Генриха IV, Изяслав, как сообщает Ламперт, привез ему «неисчислимые сокровища». Скорее всего, во время пребывания у поляков князь лишился не «всего имения», а лишь какой-то его части. Как считает А.В. Назаренко, едва ли подлежит сомнению, что сведения о «зарубежных мытарствах» Изяслава Ярославича, зафиксированные летописью, восходят к его собственным рассказам, в которых князь мог несколько сгущать краски, как и в том случае, когда «миф об отобранных сокровищах» был изложен его сыном на другом конце Европы папе Григорию VII^{87}. Трудно сказать, подействовали ли увещевания понтифика на Болеслава II, которому он угрожал такой карой, как утрата «Царствия Божия», ибо в сфере «реальной политики» как раз на этот период приходится сотрудничество польского князя со Святославом, где задействованы «младшие» князья.

По возвращении Мономаха из похода новым местом его княжения становится Туров — здесь он остается до тех пор, пока внезапная кончина киевского князя в результате неудачной операции («резанья желве») 27 декабря 1076 г. не приводит к новому перераспределению «стольных городов». 1 января 1077 г. Святослава, которого составитель одной из сохранившихся древнерусских книг — так называемого Изборника 1073 г. — писец Иоанн называл «великим в князьях», сменил куда менее энергичный Всеволод.

Для Мономаха наступает пора активной деятельности. В «Поучении» говорится: «И Святослав умер, а я потом пошел к Смоленску, а из Смоленска той же зимой — в Новгород, весной Глебу в помощь, а летом с отцом под Полоцк…»^{88}. Эта информация позволяет говорить о начале нового витка полоцко-киевского противостояния, обусловленного экспансией Всеслава Брячиславича, для отпора которому потребовалось присутствие Владимира Мономаха сначала в Смоленске, а затем в Новгороде, где Глеб Святославич, видимо, уже не мог в одиночку противостоять противнику.

Тем временем ситуация стремительно ухудшалась благодаря событиям, о которых Владимир Мономах в «Поучении» не упомянул. 4 мая 1077 г. власть в Чернигове захватил племянник Всеволода, молодой князь Борис Вячеславич, который после смерти отца был обделен волостью и жил в Чернигове (за такими представителями княжеского рода в исторической литературе закрепилось название «князей-изгоев»). Княжение Бориса продолжалось всего восемь дней, после чего он бежал в Тмуторокань, которая подчинялась Роману — одному из сыновей Святослава Ярославича.

Эта политическая интермедия, которая на первый взгляд закончилась безобидно, в действительности имела далеко идущие последствия. Прежде всего она продемонстрировала шаткость позиций Всеволода Ярославича, ставшую еще более очевидной после того, как на Русь летом 1077 г. в сопровождении польских войск вернулся Изяслав, которому Болеслав II, только что принявший королевский титул, вновь решил оказать поддержку после смерти Святослава.

«Повесть временных лет» сообщает об этих событиях весьма лаконично: Всеволод выступил против брата на Волынь, где они «сотворили мир», вследствие чего Изяслав «сел в Киеве, месяца июля в 15-й день». Ряд исследователей, начиная с В.И. Сергеевича, предполагали, что отношения между Изяславом и Всеволодом были урегулированы на основании договора^{89}, что представляется весьма вероятным, учитывая тот факт, что оба князя находились в шаге от открытия военных действий. Конечно, это был не первый случай междукняжеского соглашения на Руси, однако от предыдущего прецедента — Городецкого соглашения 1026 г. между Ярославом и его братом Мстиславом — он отличался тем, что был достигнут бескровным путем. Так что, по сути дела, это было уникальное явление политического компромисса, когда младший брат без сопротивления уступил место старшему, что привело к оформлению такого принципа, как приоритет «брата старейшего».