Владимир Мономах

Теперь, сидя в незнакомых, таких маленьких, тесных, но так приятно пахнувших живым деревом хоромах, Владимир вспоминал лесных вятичских воинов, которых ему надлежало вести на Полоцк. Как говорить с ними? Как привлечь к себе? Здесь силой гнуть нельзя, можно самому сломаться, да и хватит ли силы-то — у него пятьдесят человек дружинников, да и у Ставки Гордятича двадцать человек. А ему очень не хотелось появиться среди князей с худшей, чем у других, ратью. Владимир вдруг почувствовал, как в его душе пробуждаются те же тревоги, которые заботили его отца, князя Всеволода, там, в киевской Софии. Он вдруг почему-то вспомнил, как отец негодовал, когда Святослав выдвигался на хорах впереди своей братии, как зло смотрел на Ярославичей Ростислав. Теперь Владимир стал понимать, что он никогда не согласится быть последним среди них. И пусть он сын младшего Ярославича, пусть трудно ему будет среди большого Ярославова рода, но ведь, в конце концов, добивается тот, кто очень хочет чего-то добиться.

Исподволь, осторожно начал молодой князь увеличивать число своей дружины, приглашал к себе в хоромы местных боярских детей, смутно обещал предстоящие походы (боялся открыть намерения старших князей), рассуждал о воинской славе и доблести. Дети боярские хмуро слушали восторженного мальчика, бредившего, как им казалось, ратными подвигами, уходили прочь. После Ставка говорил с укором Владимиру: «Не об этом с ними надо толковать, князь. Обещай им добычу — рухло, серебро, дорогие ткани, челядь, красивых полочанок, — тогда пойдут они за тобой». Владимир слушал Ставку, и всё поднималось в нём против его советов: разве можно такими жестокими и нечестивыми речами привлекать людей, разве можно разжигать в них ненависть и жадность?

Но время шло, подступала зима, а княжеское войско пополнялось плохо. И тогда он позвал к себе воеводу и спросил, что надо сделать для того, чтобы люди сами согласились пойти с ним на рать. Воевода сказал коротко: «Обещай им, князь, десятую часть всей добычи и отдание на поток захваченных домов».

После этого разговора Владимир долго размышлял, сомневался, совестился сердцем, но деваться было некуда, и он сказал воеводе: «Пусть будет так».

С людьми незнатными и неродовитыми был другой разговор. Этим Владимир просто приказывал быть наизготове к зиме, если не хотят опалы.

Особые речи вёл он с тысяцким — начальником ростово-суздальского ополчения. Как поднять ремесленников и смердов? Как заставить хотя бы некоторую их часть взяться за оружие, чтобы усилить небольшую княжескую дружину? Владимир с тысяцким решил быть откровенным, после разговоров с воеводой дело у него пошло легче.

— Будем брать зимой на щит полоцкие города, люди в случае победы получат десятую часть всей добычи; куны, рухло, пленников — мужчин, женщин, детей.

К зиме Владимир почти на пустом месте сумел создать небольшую, но крепко сбитую рать из его увеличившейся княжеской дружины, людей Ставки Гордятича и городского полка. Почти каждого воина князь знал в лицо, и каждый из них знал, куда и зачем зовёт их Владимир. А звал он, как наказывал отец, отомстить полочанам за разгром Новгорода, за поругание святой Софии. Но уже начинал понимать юный князь, что одними благими призывами нельзя поднять людей в тяжёлый поход. Люди не пойдут на смерть ради непонятных и далёких целей. Что для них святая София, когда многие не видели её и в глаза? Что для них Всеслав, когда никому из них он лично не грозил и не отнимал у них имений, землю, скот и не пленил их?

Поэтому всё чаще просил князь своих людей рассказывать ратникам о богатствах и красоте полоцких городов, о полных разной утвари домах тамошних бояр и дружинников, о набитых снедью амбарах. И сам он зачастую говорил своим людям о добыче, которая ждёт их в этом походе, и видел, как внимательно слушают его дружинники, как крепнет в них желание подняться в ратный путь.

К зиме 1067 года Ярославичи изготовились к войне с Всеславом, и Всеволод послал к сыну гонцов. Гонцы, пройдя сквозь застылые вятичские леса, по ещё неглубокому снегу пришли в Ростов к исходу декабря и передали Владимиру речи Всеволода. Отец приказывал Владимиру привести ростово-суздальскую рать под Минск к концу января. Туда же к этому сроку подойдут рати из Киева, Чернигова, Переяславля и иных, младших городов. Оттуда и начнётся война с Всеславом.

В начале января над русскими лесами прошли обильные снегопады, и снег не только плотно укутал землю и всё сущее на ней, но и прикрыл все дороги, ведущие из Ростова в другие княжества. Потом ударили лютые морозы. Птицы падали прямо с небес заледенелыми комками, лес трещал под напором небывалого холода, потрескивали и стены рубленых ростовских хоромов, дым из жарко натопленных печей поднимался ввысь стройными синими свечами и так и стоял недвижно в морозном воздухе.

Владимир оглянулся на застывший, зарывшийся в снегу город, снял меховую варьгу, перекрестился на видневшиеся из-за крепостных стен деревянные купола храма и тронул поводья: ростово-суздальская рать двинулась в свой первый с новым князем поход.