Владимир Яхонтов

Но у Пушкина нет пустячков. В истории литературы наступил момент, когда пушкинисты внимательно рассмотрели и «Нулина» и все материалы вокруг него. Исследователи, в частности, обратились к содержанию «Заметки о „Графе Нулине“», написанной спустя пять лет после самой поэмы.

В этой «Заметке» Пушкин признается, что целью имел пародировать известный исторический факт: Лукреции «не пришло в голову» дать пощечину насильнику Тарквинию, результатом чего были колоссальные потрясения — изгнание царей из Рима, установление республики и т. д. Б. Эйхенбаум в 1937 году, подытожив труд пушкинистов, заключил: «Замысел „Графа Нулина“ скрывает в себе исторические размышления Пушкина над ролью случайности в истории — явные следы его работы над „Борисом Годуновым“. В „Графе Нулине“… „уши“, конечно, не торчат, но они существуют, поскольку в этой повести есть пародирование… исторического сюжета, связанного с крупными историческими последствиями».

«Яхонтов шел примерно путем пушкиноведов тех лет, — сказала Попова, — и учился у них и следовал за ними, а иногда и опережал их — он, может быть, смелее мыслил как художник, проникал в подтекст, в прочитанное между строк».

«Графу Нулину» было найдено точное место — сразу после «Бориса Годунова» и слов про колпак Юродивого. Интонация актера блистала юмором, но никак не соответствовала «пустячку». И молод и дерзок был Яхонтов в 1926 году, но не легкомыслен.

Размышлял ли он над «Заметкой» о «Графе Нулине»? В его собственном пространном рассказе о спектакле этот документ не упоминается. Но в черновой рукописи Поповой — нечто большее, чем ответ на такой вопрос. «„Графу Нулину“, — пишет Попова, — предшествовало вступление — записи Пушкина: „В конце 1825 года, находился я в деревне… и в два утра написал…“ и т. д.».

«Записи Пушкина» — это и есть «Заметка о „Графе Нулине“». Яхонтов и Попова не только отыскали ее, но ввели в спектакль как прямую речь поэта. Пушкин говорит, что написал свою поэму в два утра — 13 и 14 декабря 1825 года. «Бывают странные сближения», — такими словами он оборвал свои комментарии, зашифровав в них многое. Текст «Заметки» звучал со сцены, предварял веселое пародирование истории и давал пищу размышлениям. Пушкин размышлял о роли случайности в истории в тот самый день, когда его друзья вышли на Сенатскую площадь…

«Пушкина» сделали молодой актер Яхонтов и молодой режиссер Попова в самую счастливую свою пору. Бывают такие недолгие периоды в жизни: неприятности теряют вес, исчезает неловкость, работаешь легко, без внутренних тормозов. Скорее, скорее! Так хотелось, открыв своего Пушкина, вынести это богатство к публике, убедиться, что и другим оно нужно и важно. В 50-х годах Попова определила композицию «Пушкин» так: «Этюд к биографии». Этюдность, некоторая беглость почерка, возможно, в спектакле были, но в самой этой беглости — такая энергия, такая творческая сила! «Этюд к биографии» — а в нем целый ряд этюдов к другим, последующим полотнам.

Яхонтов говорил, что в «Пушкине» есть следы его юности. И его собственной и пушкинской. Поэтому «Граф Нулин» разыгрывался с замечательной легкостью и блеском. Но — при «чрезвычайной обстоятельности» всех ситуаций и подробностей.

На «Нулине» Яхонтовым были впервые опробованы законы комедийного жанра. В частности, «чрезвычайная обстоятельность» открылась как закон комического. Быстрота темпа — штамп комедийного театра, самое поверхностное представление о том, что есть комедия. И потому, говорит Яхонтов, «разрешите остановиться на козле, как на персонаже, вызывающем обычно первую волну смеха». Он понял один из секретов комедии — эффект неожиданной остановки в неподходящем, казалось бы, месте. Медленность — там, где обязательной предполагается быстрота. (Кто это подсказал — Мейерхольд? Попова? Яхонтов, наверно, пожал бы плечами, он не всегда помнил, кто и что ему подсказывал. Он понял — это главное.).

Кто слышал «Нулина», помнит появление «козла», который вырастал перед Натальей Павловной, когда та, сидя у окна, читала

Роман классический, старинный,
Отменно длинный, длинный, длинный,
Нравоучительный и чинный,
Без романтических затей.

Вот и Пушкин не торопится, целым набором эпитетов сопровождает книгу, лежащую перед героиней. Все дело в том, что Наталья Павловна «воспитана была… в благородном пансионе у эмигрантки Фальбала». «Фальбала», конечно же, нужно выделить — произнести со всевозможным почтением, так, чтобы никто из слушающих не выразил сомнений относительно воспитания героини: не где-нибудь, а у Фальбала! Ирония скрыта ровно настолько, чтобы быть очевидной, — слово «роман» произносится с беглым изяществом, тоже на светский манер, так что «о» звучит отчетливо и округло. Итак: