Владигор и Звезда Перуна

Евдоха всплеснула руками:

— Да куда ж я его заберу? У тебя конюшня, а у меня, гляди, сенник никудышный, и тот вот-вот развалится.

— То забота не моя. Твой жеребец, что хошь, то с ним и делай. Только живо давай, пока он коней моих не перекалечил!

— Да не он ли это бежит? — сказала Евдоха, глядя за спину соседу.

Тот живо обернулся. К ним со стороны Саврасова двора мчался вчерашний пришлый конь. Оборванные концы ремней волочились по снегу. Саврас попятился, споткнулся о порог и завалился спиной в сени, чуть не опрокинув на себя кадку с замерзшей водой.

— Дверь затвори! — крикнул он срывающимся от страха голосом.

Евдоха переступила через него и прикрыла дверь.

— Вот ведь наказание! — Саврас с оханьем поднялся на ноги. Он чувствовал себя неловко перед Евдохой за свой испуг и стал за это еще более зол на нее. — Ну а этот твой дохляк не помер еще?

Пока женщина раздумывала, что ему на это ответить, Саврас бесцеремонно отстранил ее и шагнул в горницу. Больше Евдоха не услышала от него ни слова. Он стоял раскрыв рот и вытаращив глаза на мальчика. Потом ошалело посмотрел на Евдоху и начал боком пробираться к выходу. На крыльце он вновь замер. Жеребец стоял неподалеку и не глядел на человека. Саврас медленно обошел его стороной, а затем, все убыстряя шаг и не выбирая дороги, побежал, проваливаясь в сугробы, в сторону своего двора.

Под вечер того же дня в дверь снова постучали. Стук на этот раз был вежливый и осторожный. Евдоха пошла открывать. На пороге стоял Потаня, бывший когда-то могучим деревенским кузнецом, а теперь совсем одряхлевший и сгорбившийся. Он долго обивал снег с войлочных онучей, кряхтел и все не решался войти в избу. Евдоха вспомнила, что живет он на другом конце деревни, растянувшейся вдоль Чурань-реки чуть ли не на версту, и подумала с тревогой, что неспроста старик проделал такой нелегкий для него путь по глубокому снегу.

Мальчик сидел за столом и старательно выскребал из глубокой глиняной плошки остатки гречневой каши. Ложку он держал не слишком умело, и это не ускользнуло от зоркого взгляда старика.

Потаня сел напротив и промолвил:

— Едок он у тебя хороший, а давно ли есть научился?

Евдоха села рядом с мальчиком и налила в кружку козьего молока из жбана. Молока оставалось еще много, коза доилась на диво щедро, как в летнюю травную пору.

— Попей, дядя Потаня, молочка. Теплое еще. Замерз небось?

Старик кивнул, но к молоку не притронулся. Он вообще не пил его после того давнего случая с сорвавшимся молотом.

— Звать-то его как? — спросил он, не глядя ни на Евдоху, ни на мальчика, а вперив хмурый взор в какой-то сучок на столе между ними.

— Даром, — ответила с улыбкой Евдоха и ласково поворошила белесые волосы на голове мальчика. — Он у меня смышленый. Только не говорит пока.

— Оно немудрено, — произнес старик. — Вчерась, сказывают, он и ходить еще не умел…

Сердце женщины наполнилось тревогой. Вот уже второй день она пребывала в каком-то странном нервно-приподнятом состоянии. Разумеется, она понимала, что не может зимой доиться старая коза, не может обыкновенный ребенок расти не по дням, а по часам, однако упрямо не обращала внимания на эти странности, убеждая себя, что так оно и должно быть. Удивление Лушки, страх Савраса, зоркая приметливость бывшего кузнеца коробили ее и казались ей посягательством на то, что принадлежит ей по праву. Кому какое дело до ее жизни и до того, что происходит в ее избе! Она никому не желает зла, она не вмешивается в чужие судьбы, так пусть же оставят и ее в покое, неужели это так трудно?

«Ведьма! Бей ведьму!» — зазвучали вдруг в ушах голоса из детской памяти. Евдоха вздрогнула, отгоняя наваждение.

Она строго посмотрела на старика:

— Ты зачем пришел? Если с добром, так говори, не томи душу. А нет, так ступай себе, я тебя не держу.

Потаня заерзал на лавке и посмотрел наконец в глаза Евдохе.

— Я-то с добром, — произнес он, как ей показалось, виновато. — Так ведь кроме меня и другие есть… Послушай, Дуня, что я тебе скажу. Я перед Лерией, сестрой твоей, в долгу. Она помочь мне хотела, а я не послушался, прогнал. За то Анисья моя и поплатилась. — Он тяжело вздохнул и взглянул на мальчика. — Настырка про него вон все уши Анисье прожужжала. Моя увечная, как в былые годы, озлобилась вся, криком кричит, что вновь колдовское семя в твоей избе проросло и, мол, чужака следует со свету свести. Саврас мужиков собирает, завтра придут. Такие вот, значит, известия…

Он замолчал и опустил голову. Молчала и Евдоха, она побледнела, сердце в груди билось прерывисто, то торопясь, то будто вовсе останавливаясь.

— Ты вот что, — вновь заговорил Потаня, не поднимая головы, — ты бы им посулила, что отправишь завтра восвояси чужака с конем евонным, они и успокоятся.

Евдоха вскочила, чуть не опрокинув кружку с молоком. Глаза вспыхнули гневом.

— Ты что говоришь, старый! Это для вас он чужак, а для меня сын приемный, сыночек мой, радость моя единственная! Да как только язык твой повернулся советовать мне такое!

Старик горестно покачал головой:

— Ну тогда и тебя вместе с ним порешат…