Владигор и Звезда Перуна

— Как видишь, — процедил Рум сквозь зубы. — Где Салым?

— Он повел айгурскую конницу на Синегорье. Это Салым приказал замуровать тебя.

— И ты не только не помешал ему, но вступил с ним в сговор?

— Я думал, что ты болен. Но сейчас я вернулся, чтобы освободить тебя…

— Нет, Харар, ты вернулся не за этим, — перебил его Рум. — Ты хотел убедиться, что я мертв. Как же ты просчитался, глупец! Я жив, и мне больше не нужен такой начальник стражи, как ты.

Рум слегка надавил на рукоять меча, из горла Харара полилась кровь, он зажал рану ладонью, глядя на верховного вождя глазами полными ужаса. Рум отвел руку с мечом назад и со всей силы вонзил клинок ему в живот. Харар упал на спину. Оба стражника отступили, не решаясь произнести ни слова. Рум выдернул меч и обтер его о плащ умирающего.

— Эй, вы! — позвал он стражников. — Было совершено предательство. Виновники будут казнены лютой смертью. Ступайте за мной. Теперь вы подчиняетесь только мне и никому другому.

Те не посмели прекословить.

5. Седьмая звезда

Ночь была душная, как перед грозой. На юге действительно вспыхивали зарницы. Истомленные айгурские воины напрягали слух, пытаясь расслышать звуки грома — признак того, что долгожданный ливень движется в их сторону. Но не только грозы не было слышно, но даже кузнечики не нарушали ночной тишины, казавшейся зловещей. Несмотря на усталость, многие не могли заснуть. Пустые желудки бурчали от голода. Но жажда была еще нестерпимей. Завидовали тем, кто догадался добить раненых лошадей и напиться густой горячей крови. Их лица уродовала кровавая маска: умыться было негде, и запекшаяся на губах, щеках, бороде, шее кровь нестерпимо чесалась и жгла кожу, так что эти воины горько теперь жалели о своем необдуманном порыве.

Салым приказал стреножить всех до единого коней, чтобы они не взбесились и не бросились прочь, напуганные хищными зверями, которых беренды опять могли выгнать из леса. Кони выщипали всю полувысохшую траву под ногами и тоже страдали от жажды и голода. Два дозорных отряда всю ночь объезжали айгурский стан. Все по-прежнему было тихо. Салым был уверен, что беренды отошли в горы и уже не осмелятся встать на пути многотысячной конницы, когда она выступит утром.

До рассвета оставалось часа два. Вождь спал в своем шатре, когда его разбудил звон мечей.

— На нас напали! — В шатер заглянул испуганный скун.

Салым вскочил на ноги:

— Беренды? Сколько их? С какой стороны напали?

— Трудно разобрать в темноте, мой вождь. Со всех сторон.

«Верховный вождь», — хотел поправить его Салым, но промолчал и выбежал из шатра.

Действительно, трудно было определить, с какой стороны совершено нападение. Яростных криков, которыми сопровождается всякая неожиданная атака, не было слышно. Беренды, или кто бы там ни был, бились в полном молчании. Поблизости один из воинов запалил факел и тут же упал со стрелой в спине. «Они же совсем рядом, — ужаснулся Салым. — На расстоянии полета стрелы. Даже ближе».

— Коня! — приказал он.

Его приказ был исполнен не вдруг. Коня-красавца, на котором ездил толстый вождь, не оказалось в табуне. Недоставало многих коней. Кто-то перерезал путы и освободил их. Вскоре поймали и виновника. Это был не беренд, а синегорец, сбривший бороду и перепачкавший кровью лицо, чтобы не быть узнанным в темноте и как можно больше походить на айгура. Он не отвечал на вопросы, молча выдержал пытки и так же молча принял смерть.

Пока Салыму подыскивали другого коня, он выслушивал донесения скунов. Выяснилось, что на айгуров напали одновременно с трех сторон. Привыкшие биться в седле, став пешими, они отступали, неся огромные потери. Салым понял, что в битву вступила главная синегорская рать. Но и беренды не успокоились. Прикрывшись щитами, они шли неотвратимой стеной, пускали в ход огромные дубины, которые обычному айгуру и поднять не под силу, крушили все на своем пути, и не было никакой возможности противостоять этому грубому напору. Тем временем вождю донесли, что синегорская рать вклинилась в самый центр айгурского стана, стремясь разделить его надвое. Салым понял, что биться в темноте равносильно гибели. Дожидаться рассвета не было времени. И он велел седлать оставшихся коней и прорываться на северо-запад, пока нападавшие не взяли айгуров в кольцо. Салым надеялся, что, вырвавшись на простор, он с первыми лучами солнца вернется на место ночной битвы, сомнет и уничтожит дерзких синегорских ополченцев. В численном своем преимуществе он по-прежнему нисколько не сомневался. Но лишние жертвы тоже не нужны.

Те, кому не хватило коней, были обречены. Их настигали стрелы, а затем и мечи. Пешие айгуры, измученные жаждой и голодом, не успевали спасаться бегством. Они вопили, умоляя о пощаде. Догонявшие по-прежнему молчали, и это молчание внушало отступавшим панический ужас.