Сутки я простоял без воды, стреноженный, под ногами не было ни одной травинки, лишь глина вперемешку с камнями. Назавтра меня повели по каменной лестнице на вершину горы. Гора была высока, и подъем занял немало времени. Затем начался спуск. Внутри этой горы множество ходов, которые пересекаются, ветвятся, и нужно обладать замечательной памятью, чтобы не сбиться с нужного пути. Я, впрочем, не думаю, что моя память сможет кому-либо пригодиться, вряд ли мне доведется еще раз побывать там…
Пятнышко так тяжело вздохнул, что единороги тоже начали вздыхать и фыркать, и это со стороны могло даже показаться забавным, но только не Владигору. Князь предчувствовал, что развязка истории, которую рассказывает старый измученный конь, превзойдет самые мрачные его ожидания.
— Как же давно это было, — вновь начал Пятнышко, вздохнув еще раз. — Мальчик еще не родился тогда. Но не буду забегать вперед. Вот что случилось дальше. Меня привели в какое-то помещение. И можете представить мою радость, когда я увидел Ольгу живой и невредимой. Она говорила какие-то гневные слова толстому человеку, пожалуй, толще его я никого среди людей не встречал. Рядом с ним стоял, наоборот, очень худой человек, с плохим взглядом и горбатым носом. Такого длинного и горбатого носа я тоже не видел ни у кого из людей. Толстый приказал что-то своим слугам, и Ольгу посадили на меня. Мне это показалось странным. Зал, где мы находились, не имел больше никакого выхода, а по коридору, по которому меня привели сюда, нельзя было проехать верхом, слишком низок был каменный свод. Я с моей хозяйкой оказался посредине зала и в недоумении глядел по сторонам: ехать было некуда. Вдруг пол под нами начал проваливаться. Я не понял, что произошло, копыта мои заскользили по гладким плитам, и мы полетели вниз… — Кто-то из единорогов ахнул. На него зашикали, и вновь установилась тишина. — Ольга громко закричала. Я приготовился к смерти и удивился, что совсем не почувствовал боли и что смерть такая мягкая и убаюкивающая. Через мгновение я все понял. Мы не разбились, а упали в паутину из множества веревок. Вокруг нас кричали и суетились маленькие человечки с факелами. Они были очень похожи на одного из тех, кто сейчас находится на этой поляне и слушает нас. Если он гость Седона, значит, присутствует здесь по праву и не держит в сердце зла. Мне очень хочется думать так, хоть это и трудно: от этих коротышек я получал одни побои и слышал только угрозы. Но Ольгу они не тронули. К ней вдруг проявил необыкновенное почтение вождь этого подземного племени — желтоглазый человечек в плаще из кротовых шкурок. Поначалу я думал: это потому, что он хотел сделать ее своей женой. Но нет. Стоило ему прикоснуться к ней, как Ольга залепила груну (это племя землекопов называет себя грунами) такую оплеуху, что его целый час приводили в чувство. — Что-то вроде улыбки появилось на лице Владигора при этих словах старого коня. — И все равно никто не посмел тронуть ее, потому что Ольгу, единственную из всех обитателей подземного мира, допустил к себе Камень…
Наступило долгое молчание. Единороги терпеливо ждали, когда Пятнышко продолжит свой рассказ. Тот стоял понурив голову, и прошло не менее получаса, прежде чем Малахат решился поторопить его:
— Сожалею, но Ночь Откровений не слишком длинна. Что же было дальше и как тебе удалось спастись?
Пятнышко вздрогнул, и тогда все поняли, что старый конь попросту заснул во время собственного рассказа.
— На чем я остановился? — спросил он чуть виновато.
— Ты упомянул про Камень, — подсказал Малахат.
— Ах да. Простите меня. Наверное, мне следовало бы рассказать подробней о грунах и об их подземном промысле. Но времени действительно мало, и я скажу только, что они добывают для людей наверху драгоценные металлы и самоцветы, а взамен получают рабов и вино, к которому успели так пристраститься, что не могут и дня без него обойтись. Меня запрягли в повозку, и я начал изо дня в день или, вернее, из ночи в ночь возить отработанную породу из рудника к Огненной Реке, куда ее и сбрасывали люди, ставшие рабами подземных коротышек.
— Мы сегодня слышали о Змеиной Реке. А что такое Огненная Река? — спросил Малахат.