Владелец кинотеатра

Он вскочил, помог ей подняться, тут же подхватил на руки и внес в охотничий домик. Там он уложил ее на застланную кровать, покрывая все ее тело нежными и страстными поцелуями. Вкус холодной чистой воды на губах не остужал его, а разжигал.

— Подожди, — снова прошептала она.

— Да чего же ждать?

— Сейчас придет Лейе…

Ланге отшатнулся. Отвращение исказило его лицо.

— Опять твой злобный гном! Как я его ненавижу! Я прикажу гнать его борзыми, если он…

— Перестань. Ты несправедлив к нему… И ко мне. Сколько у тебя слуг? Сотня, две? А почему рядом со мной не может быть хотя бы одной преданной души?

— Душа! Какая душа у этого монстра? Такая же уродливая, как и он сам!

В крайнем раздражении Ланге отвернулся к полуслепому окошку. Ссоры из-за Лейе возникали постоянно. Горбатый немой карлик играл в жизни Зои роль, не совсем понятную молодому графу. Не то карлик был ее слугой, чуть ли не рабом, не то Зоя оказывала ему покровительство… А порой Ланге казалось, что она как-то зависит от него. Он не знал в точности, откуда взялся Лейе; Зоя утверждала, что он сбежал из бродячего цирка, где подвергался всяческим унижениям, а она приютила его. Неизвестно, как он ухитрился объяснить ей это и даже просто сообщить, как его зовут — немой и вдобавок неграмотный, так что не мог и написать. Но Зоя как-то умела с ним разговаривать. Ланге не потерпел бы это маленькое чудовище в своих владениях… Но он не был уверен, что репрессии против Лейе не приведут к разрыву с Зоей.

— Александр, — Зоя подошла к нему сзади, положила руки на его плечи. — Прошу тебя, не сердись. Я послала Лейе собрать для меня кое-какие травы. Он принесет их, я тут же отправлю его с поручением к отцу, и мы будем одни…

— Ну, хорошо, — пробурчал примирительно Ланге, — хорошо…

Зоя просияла. Подарив Ланге долгий поцелуй, она принялась облачаться в охотничий костюм.

3

— Извозчик!

Владимир Кордин шагнул на мостовую, сел в остановившуюся возле него извозчичью пролетку.

— Вези на Предтеченскую, к театру…

На углу стоял городовой. Он пристально всмотрелся в извозчика и седока, приготовился записывать номер. Кордину опасаться было нечего, он заплатил долг обществу за свои последние прегрешения и в настоящий момент был перед законом чист. Поэтому он лишь с ленивым любопытством подумал, какие же правила нарушил извозчик. Может быть, сблизился с идущим впереди экипажем теснее, чем на положенные три сажени? Впрочем, нарушения всегда найдутся, а записанный номер — это штраф.

Извозчик это тоже понимал. С кличем «Берегись!» он бросил полтинник под ноги городовому. Тот будто и не заметил монеты, но украдкой наступил на нее сапогом.

— Что, брат? — весело спросил Кордин. — Лучше мало сейчас, чем много потом?

— Да ну тебя, барин, — расстроенно отмахнулся извозчик. — Житья нет от этих поборов…

— Не унывай, возмещу тебе убыток… Прибавь-ка ходу!

За полквартала до театра Сельвинского Кордин расплатился с извозчиком, добавив щедрые чаевые. Он направился не к театру, а к роскошному дому, почти дворцу на противоположной стороне улицы. По-хозяйски он вошел в вестибюль.

— Елена Андреевна дома? — спросил он у появившегося лакея.

— Баронесса не принимают… Нездоровы…

— Меня она примет.

Лакей с сомнением оглядел элегантный, но немного чересчур дерзкий, на грани хорошего вкуса, костюм визитера.

— Как прикажете доложить?

— Доложи — Владимир…

— Просто Владимир?

— Да, да, — нетерпеливо подтвердил Кордин. — Вот же цербер… Ты, видно, недавно служишь?

— Две недели, сударь.

— Не «сударь», а «ваша милость»… А прежде, часом, в охранном отделении не служил?

— Изволите ли видеть, ваша милость…

— Все! — Кордин взмахнул тростью. — Быстро докладывать, одна нога здесь, другая там!

Лакей побежал наверх по устланной бордовым ковром мраморной лестнице. Кордин сбросил на руки другому слуге плащ, шляпу и трость, прошелся по вестибюлю, рассматривая подзабытые им витражи.

Ждал он недолго. Уже через минуту его сестра, золотоволосая красавица, со слезами на глазах обнимала его.

— Владимир…

Кордин поцеловал ее в губы, вложив в этот поцелуй более чем братскую нежность. И она ответила ему более пылко, чем приличествовало родной сестре… Смутившись, она покраснела, отступила.

— Ну, здравствуй, Лена — сказал Кордин, с явным удовольствием разглядывая сестру. — Ты мало изменилась за эти два года, разве что стала еще соблазнительнее…

— Два года, два месяца и четыре дня…

— Ого! — восхитился Кордин. — Не скрою, приятно, когда считают и дни… Но не будем же мы здесь разговаривать?

— Идем в библиотеку… Или в курительную?

— В курительную, — выбрал он. — И вели принести вина.

— Какого?

— Моего любимого! Ты все забыла, считая дни? «А в таверне, в бокалах не много вина, и в угасших сердцах еще меньше надежды…». Нет, нет! — он засмеялся. — Эти стихи сейчас ко мне не относятся. Мое сердце пламенеет огнем новых надежд!

Елена взглянула на брата с плохо скрытой тревогой, но ничего на это заявление не ответила. Вызвав лакея нажатием кнопки электрического звонка, она распорядилась подать в курительную вино.