Владелец Йокнапатофы

Несуществующий Эрнест В. Трублад сделал набросок; Фолкнер развил его в целую новеллу, очень четко, при всей своей внутренней завершенности, вписывающуюся в идейный строй романа. Возникает сильный, буквально шокирующий контраст. Животное, корова, мифологически приподнимается: богиня — волоокая Юнона, помещенная в соответствующую атмосферу, — клонятся к земле под тяжестью росы травинки, наступает утро, солнце лучами-копьями пробивает повисший над землею туман: торжество природы. А рядом — безгласный идиот, с трудом выталкивающий из гортани имя Айк Хмоуп. Его, конечно, жалко, но того сострадания, что пробуждал несчастный Бенджи, он не вызывает. Тут скорее содрогание, страх при виде того, какими ужасными последствиями чревато распространение сноупсизма. Есть и еще один смысловой оттенок: Сноупсы в лучшем случае могут найти общий язык лишь с животными. И недаром Фолкнер замечает на черепе ненормального «заостренные звериные ушки фавна» — пародийное снижение мифа, что подчеркнуто нарочито возвышенным стилем повествования.

Ни разу в этом романе не упоминаются Сарторисы, Компсоны, Маккаслины — словно не только исчезли они из этих мест, но и памяти по себе не оставили. Случайности в этом никакой нет: честь не уживается с бесчестьем, новые времена — новые герои, то есть, разумеется, воплощенные антигерои.

Такова эта грозная безликая сила, покушающаяся превратить живую Йокнапатофу в выжженную землю. Есть ли шанс выстоять? сохранилась ли энергия сопротивления?

На семинаре в Виргинском университете Фолкнеру с явным вызовом был задан вопрос: «Вы говорите, что человек выстоит. Но если взять книги, о которых мы говорим в последние дни, например «Деревушку», то кто же выстоит — негодяи»? Писатель живо откликнулся: «Нет-нет, боже упаси. По-моему, желание смести Сноупсов настолько сильно, что в критический момент появится настоящий боец. Дух сражения порождает Роланда. Это еще не значит, что люди уничтожат Сноупсов или ту среду, которая их порождает, но важно, что в человеке есть само свойство ненавидеть сноупсизм и сопротивляться ему, и потому в решающую минуту человек не допустит, чтобы Сноупсы нанесли ущерб, который уж не возместишь».

Кто-то будет бороться, кто-то выстоит — кто же?

Понятно, не Билл Варнер и фермерская мелкота, его окружающая. Между прочим, и они, эти йокнапатофские старожилы, отчасти повинны в том, что Сноупсы появились на этой земле и растоптали ее. Никогда они себе в том не признаются, но ведь от кого Сноупсы унаследовали пороки — скопидомство, прежде всего, — отбросив за ненадобностью добродетели?

По традиции Фолкнер обратился было к Природе. Целую часть романа посвятил он Варнеровой дочери Юле. Она из местных, но в Йокнапатофе и вообще на земле, в границах посюстороннего мира, ей явно тесно, скрытая жизненная сила все время выталкивает героиню из бренной оболочки в иные, мифические дали. «Ей, с ее формами, как раз бы воплощать символику древних дионисийских шествий: мед в лучах солнца, налитая гроздь, корчи мучительно обремененной лозы, кровоточащей под безжалостно и алчно топчущим твердым козлиным копытом. Казалось, она не только не была причастна к окружающему миру, но существовала в самодостаточном вневременном одиночестве, и дни ее шли друг за другом словно в пустоте, под непроницаемым для звуков стеклянным колпаком, где в мечтательном и самоуглубленном оцепенении, зачарованная и утомленная наследственной мудростью всех поколений зрелого млечного материнства, она прислушивалась к процессам роста в своем собственном теле».

Но Юла — не просто воплощение самодостаточной природной силы; она и героиня: дева-воительница Брунгильда, а также водяная нимфа Лорелея, а также Елена Прекрасная, «вернувшаяся в призрачный, обманный Аргос».

Мертвечине, таким образом, противопоставляется торжествующая грешная плоть, тленной прозе — высокая героика мифа.

И только?