Автор, как уже случалось, ошибся в расчетах. Роман, о котором идет речь, под новым названием — «Авессалом, Авессалом!» — будет завершен лишь два года спустя. А пока Фолкнер по-прежнему не может ни на чем остановиться. Пишет предисловие к «Шуму и ярости», затем — подряд несколько рассказов («Засада», «Отход», «Рейд»), образовавших впоследствии три первые главы романа «Непобежденные». Дальше — сценарий для Голливуда «Золото Саттера», по мотивам исторического романа Блеза Сандрара «Золото». Первоначальный вариант был сделан Сергеем Эйзенштейном, который должен был и ставить фильм. Студию что-то в сценарии не устроило, и Фолкнеру поручили приспособить его к голливудскому канону. Ничего из этого не получилось, но время было все же потрачено недаром: некоторые мотивы сценария отозвались в «Авессаломе». Во всяком случае, Фолкнер, наконец, возвращается к оборванному было повествованию. Изменилось не только название, но отчасти замысел, так что, говорит автор в очередном письме Харрисону Смиту, «книга пока не вполне созрела, можно сказать, не вышли еще сроки беременности. Слишком часто приходится откладывать ее в сторону, чтобы подзаработать немного, но в общем, не в том дело… Написано много, но вполне удовлетворяет меня только одна глава. Может, стоит пока отказаться от продолжения, вернуться к «Реквиему по монахине», это будет небольшая вещь, вроде «Когда я умирала», а то, чем я сейчас занят, — большая книга, наверное, больше «Света в августе». Между прочим, я придумал название, которое мне нравится, — «Авессалом, Авессалом!» — рассказ о судьбе человека, которому, для удовлетворения гордыни, нужен был сьш, а родилось много сыновей, и они покончили с отцом».
Так Фолкнер и поступил, рукопись отправилась в стол; только взялся Фолкнер не за то, о чем упоминал в письме. Возникла новая идея. Она, собственно, отчасти уже осуществилась: незадолго до того был быстро написан рассказ «Такое вот мужество» — о жизни пилотов-акробатов. Рассказ не напечатали, попросив внести некоторые исправления. Этим Фолкнер заниматься не стал. Но тут произошло событие, заставившее вернуться к небольшой вещице.
Весной 1934 года, на пасху, Фолкнер вместе с семьей и друзьями отправился в Новый Орлеан, где предполагалась торжественная церемония открытия нового аэропорта. А накануне состоялось большое воздушное представление, во время которого погиб один из участников. Праздник был трагически омрачен, а писателя эта смерть заставила взглянуть на давних знакомцев уже не глазами восхищенного зрителя, да и не так, как любители смотрят на профессионалов — взгляд автора рассказа «Такое вот мужество». Теперь Фолкнер задумался: что это за люди? Что заставляет их постоянно рисковать жизнью?
В течение двух последних месяцев 1934 года был написан, а уже в марте будущего года опубликован роман «Пилон».
Опасаясь, как бы в книге не увидели лишь беллетризацию реального происшествия, Фолкнер писал издателю: «Нью-Валуа (место действия. — Н. А.) — это лишь слегка замаскированный Новый Орлеан. Аэропорт «Файнман» — это аэропорт «Шушан», названный так в честь местного политического деятеля. Но на этом соответствия и кончаются… Все события «Пилона» вымышлены… лишь в одном случае я более или менее сознательно стремился к биографической точности: за Маттом Ордом, одним из персонажей романа, стоит Джимми Уэнделл, который тогда держал рекорд скорости приземления, установленный на самолете его собственной конструкции.
Но, повторяю, история, эпизоды, участники, как изображены они в книге — все вымысел. Иное дело, что кто-нибудь может в ней вычитать и увидеть то, что я и в мыслях не держал. Кто-нибудь может найти (или не найти) повод для судебной тяжбы. Вам решать, есть для этого основания или нет, повысит это спрос на книгу или нет и не лучше ли изменить место действия и т. д. так, чтобы не было никаких поводов для иска».
Разумеется, автора менее всего интересовала верность конкретным событиям, случайным свидетелем которых он оказался И, изображая героев, он и впрямь совершенно не стремился к портретной близости. Они, эти герои, пояснял Фолкнер, «представляют собою эфемерное, странное явление на фоне современной жизни. Фактически для них в то время не было места в нашей культуре, экономике, и все-таки они существовали, и все знали, что они не жильцы на этом свете, как оно и было в большинстве случаев. На маленьких стремительных аэропланах они носились в воздухе и желали только одного… лишь бы хватило денег на то, чтобы не умереть с голода и добраться до места следующих соревнований. В этом было что-то безумное и почти безнравственное. Они существовали как бы независимо от бога, не просто вне понятий достоинства или любви, но именно как бы вне бога. Для них не было необходимости принимать свое прошлое и будущее. У них не было прошлого. Они были эфемерны, как бабочка, которая появляется на свет утром — без желудка, лишь для того, чтобы на следующий день умереть».