20 февраля 1995 года руководство ОРТ вводит мораторий на рекламу: проще говоря, полностью ее останавливает. А спустя десять дней — 1 марта — Листьева расстреливают в подъезде собственного дома; большинство увязывают два этих события в единую цепь. А теперь вопрос: знаете ли вы, интересно, когда этот треклятый мораторий был снят? Отвечаю: 1 августа. То есть ровно через пять месяцев — день в день — после гибели Листьева. Какой же, скажите на милость, смысл Березовскому было ждать столько времени, если каждый день простоя оборачивался для него невообразимыми убытками, „потерей миллионных прибылей“, по утверждению Хлебникова. По такой логике реклама должна была вернуться на канал… ну, если инев день убийства — все-таки траур, пиетет следовало соблюсти, — то уж максимум через месяц. Аргументы, что Березовскому, дескать, было не до того — точно заяц, бегал он от прокуратуры, — извините, не принимаются. Потому что аккурат в то же самое время он преспокойно занимался созданием „Сибнефти“; да и влияние его на ОРТ после смерти Листьева возросло многократно.
Если гендиректора ОРТ в самом деле заказал Березовский, то мотив его мог быть совершенно иным; знающие люди говорят, что незадолго до гибели разругались они окончательно. Контроль над каналом утекал у Березовского на глазах; реальная власть находилась в руках Листьева, но снять его теперь было невозможно, — Кремль никогда на это не пошел бы. Прогремевшие в ночном подъезде выстрелы разрешили эту проблему окончательно и бесповоротно: власть на ОРТ вернулась к Березовскому — теперь уже на долгие годы вперед. Немудрено, что подозрение мгновенно пало на его лысоватую голову. („Были серьезные подозрения, — говорил по этому поводу шеф МВД Анатолий Куликов, — что гибель Листьева спровоцирована экономическими разногласиями на телеканале ОРТ, входившем в сферу влияния Бориса Абрамовича^)
На другой же день после смерти Листьева в офисе „ЛогоВАЗа“ на Новокузнецкой улице был проведен обыск. Кстати, невольным свидетелем его оказался и заехавший пообедать в „ЛогоВАЗ“ Юмашев. Руководивший операцией начальник отдела столичного РУОПа Валерий Казаков признавался, что ему приказывали задержать и самого Березовского, но тот сумел скрыться. Из здания, угрожающе потрясая табельным пистолетом, его вывел сотрудник ФСБ Александр Литвиненко, тот самый, что станет впоследствии политэмигрантом и „жертвой путинского режима“.
Мой друг Петр Трибой, возглавлявший следственную бригаду Генпрокуратуры, рассказывал мне, что основными подозреваемыми были два человека, в том числе — Березовский. Но продвинуться вперед — от подозрений к доказательствам — прокуратуре просто не дали. Между прочим, ход расследования очень тревожил самого Бориса Абрамовича; настолько явно, что на ум поневоле приходит поговорка про горящую шапку. Когда журналисты практически в открытую стали писать о причастности Березовского к убийству, он почему-то побежал не в суд, а в МВД — прямиком к министру Куликову: „Анатолий Сергеевич, у вас есть что-то против меня по делу Листьева?“ Куликов успокоил его, как мог. Но потом — на свою беду — полушутя обронил в разговоре с Юмашевым: не потому ли, мол, Березовский так активно ставит на Лебедя, что боится загреметь в тюрьму? «Мои слова достигли ушей Березовского, — свидетельствует Куликов, — позднее он опять поднял этот вопрос: „Анатолий Сергеевич, вы тоже считаете, что я виновен?“ — „Нет, — сказал я ему, — у меня нет для этого оснований. Но по тональности, с которой мне был раньше задан этот вопрос, я сделал заключение: вы чего-то опасаетесь. Поэтому и поделился своими наблюдениями с
Юмашевым“. „Березовский с ужасом посмотрел на меня, — подытоживает генерал. —
…Журналистам свойственно демонизировать личность Березовского. Ему приписывают самые разные, чисто дьявольские черты; в конце 1990-х вообще было принято связывать любую провокацию или интригу с его достославным именем».
I.II. Еще один. Скуратов звать
Впрочем, если следователь Уваров отказывается о приписанной ему фразы