Вкус убийства

Закончил он несколько неожиданно, но Таня была этому рада. Она повернулась и, не прощаясь, вышла в коридор. Входную дверь она отперла самостоятельно. Все это время она прислушивалась, но в комнате было тихо.

Толик жил на пятом этаже. Лифт, к Таниной радости, работал даже после полуночи. Она нажала кнопку и с нетерпением ждала, когда подъедет хлипкая, громыхающая кабина. Все в этом доме было каким-то допотопным, даже запахи. Тут пахло прогнившим войлоком, деревом, крысами. Ей показалось, что в углу что-то пошевелилось, и она буквально впрыгнула в лифт, когда он, наконец, подошел.

Едва выйдя из подъезда, она будто ослепла. Здесь, в центре Москвы, было темно, как в глухой степи.

Во дворе ни одного фонаря. Два крыла дома были нежилые – там проводилась реконструкция. Редкие освещенные окна совсем не давали света. Она машинально опустила руку в карман и нащупала тяжелую, необыкновенно тяжелую авторучку. Фонарик! Таня достала его, нажала на кнопку, и на землю упало бледное пятно света. В этот миг наверху стукнула рама окна и раздался громкий голос:

– Ты еще там?

Таня задрала голову и увидела силуэт Толика. Он сидел на подоконнике, свешиваясь во двор и вглядываясь в темноту. Таня испугалась. Ей показалось, что он хочет повторить поступок Валеры. Она замахала ему фонариком и закричала:

– Не делай этого! Не надо!

– Вот дура, – раздался его негромкий голос. – Запомни – я из тех, кто цепляется! Ты поняла? Я пройду эту дорогу медленно, очень медленно… Лови!

В воздухе мелькнуло что-то белое. Во дворе-колодце ветра не было, и лист бумаги долго планировал между стенами. Таня бегала за ним, задрав голову, светя в воздух фонариком и подворачивая каблуки на выбоинах. Толик смеялся, следя за ней из окна. За ее передвижениями он мог следить по огоньку фонарика.

– Когда я сдохну и мои картины поднимутся в цене, ты это продашь и купишь себе что-нибудь на память! – крикнул он, слез с подоконника и с шумом захлопнул окно.

Лист бумаги опустился еще ниже и коснулся каких-то кустов. Таня сунула руку между колючими ветвями и осторожно высвободила листок. Поднесла к нему фонарик и в бледном пятне света увидела «Ад одиночества».

Глава 17

Только выйдя на освещенную улицу, Таня погасила фонарик и аккуратно свернула лист ватмана в трубочку. Накрапывал дождь, а зонта у нее не было.

Поколебавшись, она спрятала рисунок под куртку – в сумку он не влезал. Ей очень не хотелось помять картинку. Несмотря на то, что сам художник вызывал у нее только неприятие и к тому же так ее напугал, рисунок ей очень нравился. «Повешу над постелью, – решила она, пытаясь определить, в какой стороне находится метро. – На такое лучше всего смотреть перед сном. Тогда собственная жизнь кажется не такой ужасной».

Ночные улицы были почти пусты. Таня шла быстро, стараясь не привлекать к себе внимания. Она даже начала сутулиться – совсем как в детстве. Тогда она очень стеснялась своего непомерно высокого роста.

Ни за что бы не выпрямилась и тем более не купила бы туфли на каблуках. Потом каноны красоты сильно изменились, высокий рост стал не изъяном, а достоинством, и Таня позволила себе выпрямить спину и купить первые в жизни модельные туфли на шпильках. Заканчивая школу, она даже поучаствовала в городском конкурсе красоты – туда допускали с шестнадцати лет. Таня до сих пор с дрожью вспоминала Дворец культуры, где проходил финал. Запах пота за кулисами, гомон собравшихся там девчонок и ужасное чувство жажды. Ей хотелось пить и больше ничего. Ни о какой победе Таня уже не думала. Она прошлась по сцене, натянуто поулыбалась в зал, увидела несколько фотовспышек. Конечно, она не заняла призовое место, зато получила свои фотографии. Все они остались дома, в Калининграде, вместе с потрепанными плюшевыми собаками, сношенными тапочками, кассетами, которые, наверное, теперь уже размагнитились… Таня попыталась припомнить, что она тогда слушала? То же, что и все. «Наутилус», «Агату Кристи», «Кино». Ходила в рваных джинсах, ковбойских сапогах и черной куртке с бахромой. Курила как портовый грузчик. Два раза за компанию попробовала марихуану, но ей не понравилось. На дискотеки наряжалась в тельняшку и втыкала в одно ухо сразу три серьги… Она машинально подняла руку и тронула мочку левого уха. Эти дырочки давно заросли. Сейчас туда уже ничего не вденешь. И вся прошлая жизнь тоже как-то заросла, стала тесной, чужой… В нее уже невозможно было втиснуться. Даже не верилось, что когда-то все это и было настоящей жизнью. «Но по крайней мере, там все было понятно, – сказала себе Таня. – А здесь? Какая-то дичь. Сплошная дичь. Почти час ночи, а я плетусь к метро. Какой в этом смысл?»

Смысла действительно не было. Таня просто не успела бы сделать пересадку до часу ночи. Она еще раз взглянула на часы и решила ловить машину.

Высмотрела машину поскромнее (в иномарку Таня ни за что бы не села), подняла руку и увидела, что не ошиблась. За рулем сидел мужчина лет шестидесяти с лишним. Его интересовала не девушка, а сумма, которую она была согласна выложить за услуги.