Вкус полыни

Решаю преодолеть его в два приёма. Отыскиваю поодаль длинную сухую палку, обламываю её по высоте кирпичной стены, цепляю ручки авоськи за её конец и прислоняю палку, с болтающейся на её конце авоськой, к стене. Затем вскарабкиваюсь на стену и прыгаю с неё вниз, чтобы оглядеться. И это было правильным решением. Ибо, как только я оказываюсь на земле, с обратной стороны куста доносится до меня властный голос:

– Стоять, больной! Не двигаться!

Но этот окрик только подстёгивает меня. В одно касание я перебрасываю своё тело через двухметровый забор обратно. Дежурный врач лишь от удивления разводит руками.

Быстро сдёргиваю авоську с палки и бегу, что есть мочи, вдоль забора. Обежав по периметру весь забор, я отыскиваю в нём дыру со стороны реки и без труда проникаю на территорию госпиталя. На входе в больничный корпус меня встречает дежурный врач.

– Где вы были, больной? – спрашивает он.

– На КПП. Мне родственники принесли продукты, – нагло вру ему, стараясь при этом быть максимально спокойным.

Врач заглядывает внутрь авоськи и шарит там рукой. Не обнаружив ничего не дозволенного, он хочет что-то мне сказать, но передумывает и машет на меня рукой.

Палата более часа пребывает вся в нервах. И только с моим появлением в дверном проёме с авоськой в руках, всех её обитателей охватывает радость.

Василь рассказывает, что в отделении была проверка, и троих не оказалось на месте. Видимо, это и подтолкнуло дежурного врача организовать пост у стены. Не исключаем также, что он видел, как я перелазил через забор.

– Дежурный врач обломался. Ты показал ему высший пилотаж! – восхищается мной Василь. – Я видел твой полёт из окна палаты. Это было великолепно!

Я рассказываю ему, где спрятал бутылку коньяка, и он, не мешкая, идёт за ней.

Мы с Николаем подвигаем четыре тумбочки к кровати Бекдурды, составляем их в линию и принимаемся накрывать именинный стол. Приходит Василь, и мы все усаживаемся за стол.

Бекдурды растроган вниманием к себе и бесконечно благодарит нас за подарок.

Я вижу, как он наслаждается вкусом узбекской пищи, с какими умилёнными глазами он смотрит на статуэтку милующихся лошадей, и как его глаза наполняются слезами радости. Глядя на него, мою душу тоже переполняет радость.

– Если бы сейчас мы оказались в Ашхабаде, то моя мама приготовила бы нам суп из мяса молодого барашка «гара чорба», а дедушка мясо «гарын», – мечтательно говорит он.

А у меня на сердце в это время скребут кошки. За что так жестоко обидели этого парня. Ведь он никому плохого не сделал, притом он был в форме офицера Советской армии, – возмущаюсь в душе я.

А уже поздно вечером, я наливаю всем по сто грамм азербайджанского коньяка, и мы ещё долго ведём разговоры на разные темы, но уже лежа на кроватях.

А через четыре дня Бекдурды внезапно для всех нас умирает. Врач говорит, что он и так очень долго продержался.

Я смотрю на своих товарищей по больничной палате, у них от слов врача, как и у меня, на глаза навернулись слезы…

Глава восьмая

– Ты когда и насколько уезжаешь в полевой лагерь? – спрашивает меня Люсия.

– Я уезжаю через неделю и пробуду в лагере до конца сентября.

– Но ведь у тебя ещё не зажило колено, и ты говорил, что освобождён от полевых занятий?

– Да, я действительно освобождён от полевых занятий. Я буду находиться в медсанчасти учебного батальона, где и буду проходить курс реабилитации, – отвечаю ей.

– Сёмушка, я устала быть одна и очень скучаю по тебе.

– Я тоже. Но ничего не поделаешь, я ведь человек служивый…

– Да уж, – хмыкает Люсия. – Служивый.

Расстаюсь я со своей возлюбленной в растревоженных предстоящей разлукой чувствах…

В полевой лагерь, который располагается за городом на берегу большого озера, мы едем всем составом батальона в последний раз, и это обстоятельство вселяет в нас безудержное веселье. Колонна армейских «ЗИЛ-131» движется по городским улицам, и мы с огромным воодушевлением горланим песни. Но вот взводный запевала красивым тембром выводит нашу любимую «Соловей, соловей, пташечка» и мы подхватываем:

Бросай девка, жито жать,
Пойдём в холодок лежать,
Соловей, соловей, пташечка!
Канареечка жалобно поёт…

Ребята с моего взвода рассредоточиваются по отведённым для них палаткам, а я ухожу в медсанчасть учебного центра.

На душе немного грустно, потому как мне придётся пропустить интересные практические занятия по водолазной подготовке, вождению машин инженерного вооружения и запуску удлинённых зарядов разминирования.

В медсанчасти знакомлюсь с курсантами из других рот, которые также освобождены от полевых занятий. Таковых, кроме меня, ещё два человека: огненно-рыжий весельчак Стас из инженерно-понтонной роты и раскосый, смуглый красавец Игорь, который, как и я из инженерно-сапёрной роты.

В отличие от меня Стас не расстраивается по поводу пропуска практических занятий, ибо он сам себе «больничку» возжелал, и болезнь себе надумал. Персонал медсанчасти нам не докучает и более того участвует в нашем «дуракавалянии».