Вкус одержимости

— Послушай меня, девочка, — вздохнул я устало. — Я прекрасно знаю, как ты ко мне относишься. И поверь, это взаимно. Но прекращай делать вид, что я бездушная скотина, из-за которой она шагнула под колёса, а ты по ней скорбишь. Ты скорбишь по её деньгам. Без них тебе невыносимо. Тяжело смириться с их потерей. И ты винишь в этом меня.

— Это неправда! — крикнула она.

 Я склонил голову, разглядывая её с любопытством.

— Да ладно! Хочешь сказать, что, даже если это и была чистая корысть, всё равно Кира была тебе дорога?

— Я любила её! — снова выкрикнула Кристина. — Искренне любила! Хоть вы никогда в это и не верили. Она была мне не просто другом. Она была мне больше, чем мать, которой у меня никогда не было. Она была мне самым близким и дорогим человеком. И я ни в чём вас не виню. Мне обидно, что вы всегда считали меня лживой корыстной сукой. А это не так!

Где-то в глубине души, я, наверное, всегда знал, что на самом деле она неплохая. И знал, что рано или поздно это случится: однажды её прорвёт, она разрыдается, кинется мне на грудь. Может, поэтому два года и вёл себя так — холодно, зло, отчуждённо.

К счастью, между нами был стол. Поэтому она просто заплакала.

— Она, конечно, рассказывала тебе про родную мать?

— Да, — она прикрыла глаза рукой. — Вы её тоже знали?

— Я — нет. Это Кира была её лучшей подругой. А мы познакомились уже после. Что именно она тебе рассказывала? Как она умерла?

— Да. И о том, что единственное о чём мама попросила: позаботиться обо мне.

— А что мать тебя родила и бросила?

— Об этом мне каждый день напоминает отец, — всхлипнула она.

Я подал ей всю кучку нарезанных уголками салфеток, что стояли на столе.

— А знаешь, что я думаю по этому поводу?

Она промокнула глаза ужасной шелестящей бумагой и кивнула, давая мне слово.

— Что они оба не правы. Твоей матери было шестнадцать, когда её трахнул твой отец. И по какому бы обоюдному согласию это ни произошло, безответственно они повели себя оба. Он не мог не знать, что от этого бывают дети. И как бы у него не чесалось после армии, надо было предохраняться. И она не должна была оставлять тебя ему и сбегать, оставив записку с единственным словом «Прости!».

— И всё же она меня бросила, а он — нет.

— Думаю, она сильно об этом пожалела. Даже больше: чувство вины и разрушило её жизнь. Именно поэтому она начала пить и баловаться сначала травкой, а потом подсела на героин. От передоза и умерла.

— И она забрала Киру?

Вопрос прозвучал двусмысленно. И пока Крис вытирала нос очередной партией шелестящих салфеток, я думал о том, что сейчас «забрала» для меня значило — навсегда. Но Крис имела в виду другое.  

— Она же из-за моей матери поехала в Москву? — уточнила она.

— Да, вслед за ней, — коротко кивнул я и вздохнул.

Работать проституткой та ещё перспектива. Но у нищих девчонок из глухой деревни в то время других, как им казалось, и не было. Поэтому одна устроилась и позвала к себе другую. А потом наоборот, когда Кира познакомилась с Федэ, её единственным условием вступления в Семью было забрать в Париж и подругу. Правда ничего хорошего из этого всё равно не вышло: та с иглы так и не слезла. И умерла у Киры на руках.

Из-за чёртовой девчонки, её брошенной дочери, Кира сюда и вернулась. И честно выполнила данное подруге обещание. Почти заменила ей мать.

Но именно поэтому версия самоубийства жены в моей голове не укладывалась. Пусть не ради меня, но ради этой похотливой дурищи, что тёрла сейчас грубой бумагой распухший нос, Кира ни за что не наложила бы на себя руки.    

А то, что хотела стереть с лица земли деревню, в которой выросла, — укладывалось.

Киру насиловал отец с того возраста, как у неё пошли месячные. С тринадцати лет. При молчаливом согласии вечно пьяной матери. Это для них в первую очередь она отстроила те камеры. И на всякий случай с запасом, если вдруг у неё появятся новые враги. Хотя мать к тому времени уже умерла. Но над отцом Кира мечтала поглумиться всласть. К его счастью, тот тоже не дожил. Увидел дочь, обделался и умер от сердечного приступа. Или скорее наоборот: умер и обделался, но это неважно.

 Похоронила его социальная служба. Но как ни странно Кира не расстроилась. Я стоял рядом с ней на кладбище, когда она приехала плюнуть на его могилу, и думал, что она будет в ярости. Но сейчас, когда и мне не пришлось убивать Рыжего и узнать, что это не отец Ники, я мог понять её облегчение как никогда. Пусть лучше так. Пусть разрешится само. Всё же убить человека — это рубеж, переходить который опасно.

Переходить который нельзя.

В груди кольнули слова Ники:

Это твой выбор. Только твой. Даже если всю оставшуюся жизнь мне придётся возить тебе в тюрьму передачки, я не буду тебе мешать.

Всю жизнь! Она сказала про всю жизнь. Она хотела связать её со мной.

Моя мудрая глупая девочка! Как же я по тебе скучаю.

Как же невыносимо мне делать этот выбор.  

Только благодаря Нике я нашёл в себе силы сегодня проехать по дороге, а не окольным путём. Смог поговорить с Кристиной. И больше не хотел мести в том виде, в каком я о ней два года мечтал.