Вкус одержимости

Мне казалось, что я не смогу видеть эту просёлочную дорогу: будет слишком тяжело. Но, черт побери, после того как я плюнула в лицо Ярику и выоралась, мне вроде как полегчало. Я даже переживала какие планы на него у Алана, ведь Ярик хотел мне помочь. Куда тяжелее оказалось стоять у небольшого огороженного холмика земли, где отцветали хилые и забитые дождём анютины глазки.

Очень, очень тяжело.  

— Прости, — я опустилась на корточки, задумчиво поправила поникшие «мордашки» цветов и положила руку на липкое дерево креста. В голове крутилось столько всего, о чём я хотела бы сказать Кире, но я решила обойтись самым главным. — Прости, что я люблю его…

Нет, оно не вырвалось само, моё признание. Не прозвучало под влиянием момента. Но оно проросло, попросилось откуда-то из глубины души и сейчас стало так очевидно.

— Люблю, — кивнула я, не отказываясь от своих слов. Я не понимала, зачем, как, когда Его Неприступное Сиятельство успел забраться так далеко в сердце. Казалось, вот я только что обижалась на него, спорила, ненавидела. Но то, как толкнулось сердце в ответ на это «люблю», словно всё и расставило по своим местам. — Он… — я зажала рот рукой. В нос ударил тяжёлый смолистый запах скипидара, которым был пропитан столб, но я вдохнула его полной грудью. — … потрясающий. Умный, смелый, надёжный, сильный. Настоящий. Я не знаю, как вы жили, Кира. Правда ли то, что про него болтают. Не знаю почему он не хотел детей. Но он так любил тебя. Почему же ты ушла в тот день? Зачем шагнула навстречу своей смерти? За что ты заставила его так страдать?

Обдавая порывами ветра и выхлопными газами, мимо проносились машины, но я их не замечала. Я перебирала в голове всё, что узнала за эти дни, и теперь не меньше, чем Алан, хотела знать, что произошло на этой обочине в ночь с десятого на одиннадцатое июля два года назад.

Больше, чем Алан.

Мне нужны были ответы на мои вопросы. Жаль, что Кира на них ответить не могла.  

Я осмотрелась вокруг себя и у самых ног подняла палочку, чтобы немного взрыхлить землю. Почему-то вспомнилось как каждое лето мы пололи цветы в школьном палисаднике во время практики. Там была такая же ужасная глинистая земля. Сухая палочка сломалась в руках, когда я попыталась воткнуть её поглубже. Опираясь рукой на землю, я потянулась за новой… и увидела его.

— Святая инквизиция! — очистила я от грязи осколок стекла. Маленький толстый осколок по центру которого красовалась аккуратная вмятинка, словно выдавленная в стекле подушечкой пальца.

Сама ли Кира шагнула под колёса или это был несчастный случай, папа её сбил или кто-то другой, одно я знала точно — Кира действительно погибла здесь. И в руках у неё была та самая бутылка.

Я встала, сжав в руке осколок, и повернула к «Пит-Стопу»: хоть посмотреть на ту Кристину, если поговорить не удастся.

По дороге убрала осколок в карман, достала телефон и набрала давно заблокированный номер.

— Какие люди! Привет, привет, малыш! — раздался в трубку радостный голос.

Я сделала вид, что не заметила его «малыш».

— Степан, скажи, пожалуйста, а кто сейчас ездит на папином Сурфе. Ты?

— Ну, я, — всё ещё улыбался Стёпа хотя в моём голосе не было ни грамма радости. — А что?

— А видеорегистратор у этой машины есть?

— Ну, есть. Ник, в чём дело? — заподозрил он неладное.

— Не знаю, помнишь ты или нет, но два года назад папа попал в аварию. Разбил фару, что-то там ещё.

— В тот день, когда у него случился первый приступ?

Я с облегчением выдохнула: неужели помнит?

— Да, да, да, — зачастила, разволновалась я. — Скажи, а запись того происшествия кто-нибудь видел? На видеорегистраторе же она наверняка была.

— Конечно, — заявил он так уверенно, что в этот момент я его даже чуть-чуть полюбила. — Даже я её видел.

— И что там?!  Ты помнишь?!

Я затаила дыхание.

— Ш-ш-ш! Хр-хр-хрррр! И корвик под ногами, — заржал он. Как идиот. И только когда закончил паясничать, сказал: — Он упал, видеорегистратор. Липучка отклеилась от стекла, камера свалилась, твой отец, наверное, наклонился её поднять, у него закружилась голова и он вырубился.

Чёрт! Я остановилась. В отчаянии закрыла глаза.

— Но что было перед этим, видно?

— Немного. Он ехал в Андреевку. И впереди на встречной полосе видно то ли ограждение, то ли столб…

— …то ли бетонный блок, — добавила я тихо и перестала дышать.

На встречной полосе, чёрт!

— Вот в него он, похоже, и врезался.

По спине пополз холодок.

…или в женщину, что шла чуть дальше, но из-за темноты в обзор камеры не попала.    

— А где сейчас эта запись?

— Понятия не имею. Наверно, где-то у твоего отца осталась. Или стёрлась.

— Как стёрлась?! — ужаснулась я.

— Обычно. Когда карта памяти заканчивается, запись начинается сначала, стирая предыдущие. Если ничего не произошло, карту никто не меняет.

— Значит, эту карту не меняли? Чёрт! — выдохнула я обречённо.

Но он словно не заметил, как сорвался мой голос.

— Ну, рассказывай, ты как, где? Может, встретимся?

— Нет, Стёп, извини. Я только узнать.

— В смысле ты только ради этой ерунды что ли звонила? — разочаровано хмыкнул он.