Вкус одержимости

Хотя это его «отнесу в спальню», как ни крути, прозвучало двусмысленно, и я не виновата, что мои мысли свернули в неправильном направлении.

Глава 17. Ника

У него же есть женщина? Наверняка есть! Не может такой мужик столько времени быть один. Интересно, кто она? Какая она?

Чувствуя, что сейчас лопну, я упрямо дочерпала остатки. Конечно, не ради сомнительного «приза». Хотя какую-нибудь незамысловатую киношку я бы сейчас посмотрела — лишь бы не оставаться с собой наедине. Сейчас я сама себе была плохой компанией. Даже этот дьявол во плоти с идеальной осанкой и то был лучше.

Сыто отвалившись к спинке кресла, я прислушалась к ощущениям.

Чёртова тошнота не прошла. А я так надеялась, что это от голода. Но, очевидно, у моего плохого самочувствия и без того было полно причин.

Господин Арье пересёк комнату, склонился к столику на витых ножках, чтобы забрать грязную посуду и с тревогой уставился исподлобья.

— С тобой всё в порядке?

— Какая-то слабость. И постоянно тошнит. Так должно быть?

— Открой рот! — скомандовал он. И когда я послушалась, надавил на подбородок. — Язык покажи.

Единственное, что я узнала по его лицу: две хмурые складки между его бровей идеально симметричны. И, пожалуй, всё. Он не сказал ни слова. Подхватил посуду и ушёл.   

— Э-э-э, простите, доктор! — обернулась я ему вслед. — Так со мной всё в порядке?

С таким же успехом я могла бы поговорить с горгульями на камине. Или с медвежьим хвостом.     

Почему у медведей такой короткий хвост? Раздумывала я, чутко прислушивалась к звукам из кухни. Хлопнула дверца холодильника. Зашипела вода. Включилась посудомоечная машина.

А зачем медведю длинный? Такие домашние, такие обыденные звуки, словно посудой гремел не Его Сиятельство Мефистофель Генрихович, а моя бабушка.  

Уют. Покой. Натопленный камин. Дождь за окном.

И ведь вино, еда и этот чёртов Алан Арье, несмотря на всю свою язвительность, высокомерный аристократизм и раздражительность, несмотря на не проходящую тошноту каким-то чудом заставили почувствовать себя лучше.   

Конечно, я не собиралась записывать Сатану Генриховича в друзья, слать открытки к его Дню рождения и подарки на Рождество. Надеюсь, и тошнит меня не от него. Но сейчас, вот в этот самый момент я была искренне ему благодарна за всё, что он для меня сделал.

Я даже сказку про медвежий хвост вспомнила.

И мне хотелось, чтобы он перестал уже громыхать своим столовым серебром и вернулся. Сел, вытянул ноги и рассказал какую-нибудь историю. Да хотя бы сказку о медвежьем хвосте. Как однажды лиса спёрла у рыбака из саней корзину с рыбой, а медведю сказала, что хвостом в проруби наловила. Сунул туда медведь свой хвост, а прорубь то и замёрзла. Медведь дёрнулся и остался и без рыбы, и без хвоста.

Я так явно представила себе эту картину: красиво поседевший Алан Арье в очках и стоптанных тапочках у камина. Щедро дорисовала кучу внучат на облезлом от времени медведе на полу. Большую книгу сказок, что деда Алан захлопнул и строго скомандовал: спать! И себя всё ещё вот в этом самом кресле, что… невольно почувствовала боль его жены, которой он сказал, что детей не хочет.

Что ничего этого не будет.

Будет холодный камин. Побитая молью шкура. И одинокий старик, слепо глядящий на дождь в пыльное окно.  

Костлявые руки одинокой старости словно сжались и на моём горле.

И чувство одиночества вполне реальное, настоящее, своё собственное, так сдавило грудь, что я невольно оглянулась.

Звуки из кухни стихли. Неужели ушёл?          

Да, он был странным, нервным, желчным. Он пугал меня чуть больше, чем совсем. Но без него было ещё страшнее.

Надвигался вечер. И я знала, чем он грозит. Как стервятники на падаль, к ночи опять слетятся дурные воспоминания, скверные предчувствия, плохие мысли. И будут рвать меня на части. И эти трое тоже прискачут с шашками наголо: боль, страх и стыд.

— Пей больше воды, — прозвучал голос прямо у меня над головой.

Твою мать! Я опять перепугалась так, что подпрыгнула в кресле.

Шайтан-батыр! Разве можно так подкрадываться к живым людям! Чувствую, уйду я отсюда седая и с неизлечимым заиканием.

— С-спасибо, я не хочу, — потрясла я головой, когда как ни в чём ни бывало хозяин дома поставил передо мной стакан воды и прошёл к телевизору с пультом в руках.

— Это не предложение, — небрежно бросил через плечо.

Сложив руки на груди, он стал ждать, когда над камином разъедутся каменные панели, а их место займёт большой плоский телевизор.

 И очередной раз глядя на него сзади, я подумала, что ведь он одинок куда больше, чем я. У него даже цветка нет.  

— Вы скучаете? По жене? — спросила я у его спины и, повинуясь приказу, сделала большой глоток воды.

— Невыносимо, — ответил он, но ни один мускул не дрогнул от лопаток до ягодиц.

— А месть? Считаете она поможет?

— Не знаю, — пожал он плечами и всё же развернулся. — Но очень на это надеюсь. А тебе разве не хочется отомстить?