Вкус манго

Мужчины, женщины и дети, перевязанные, покрытые порезами и синяками, топтались у ворот больницы с пустыми пакетами, которые протягивали прохожим. Иногда горожане бросали в пакет несколько леоне, но куда чаще качали головой и проходили мимо. Вскоре я поняла, что пациенты побираются. В больнице лежала в основном деревенская беднота, попавшая во Фритаун после нападения мятежников.

Вскоре я обнаружила, что безрукие дети вроде меня — самые успешные попрошайки. Горожане жалели нас, поэтому чаще давали денег, чем взрослым.

О войне фритаунцы знали не понаслышке. Когда она только вспыхнула на востоке Сьерра-Леоне, деревенские жители хлынули в столицу и теперь сотнями ютились в больницах, в так называемых лагерях для беженцев и прямо на улице, ночуя где придется. Позднее, в январе 1999 года, вооруженные столкновения докатились и до столицы, а когда война перекинулись на Магборо, мятежники уже отступили из Фритауна.

Как-то раз мы с Ибрагимом, Мохамедом и Адам-сей решили попробовать побираться. Вскоре мы просили милостыню каждый день, хотя я это занятие люто ненавидела.

Каждое утро моя ненависть к миру вспыхивала с новой силой. Солнце вставало, лилось в окна девичьей палаты, и настроение у меня падало. Первым делом всегда вспоминалась моя жизнь до Салью, до ребенка, до нападения мятежников — жизнь, которой у меня больше не было.

Почти каждое утро Адамсей расталкивала меня, пока другие девочки не успевали проснуться, и шептала:

— Нам пора!

По дороге в умывальную я на цыпочках обходила спящих соседок, еще не прознавших, что попрошайничеством можно зарабатывать на жизнь. Я вытирала влажной тряпкой лицо и волосы, поправляла юбку и блузку и отправлялась на промысел.

Мы с Адамсей, Ибрагимом и Мохамедом встречались у главного входа в больницу, кивали друг другу, но, выходя за территорию, почти не разговаривали.

Даже в ранний час на улицах было очень людно. В удачные дни мы вскладчину зарабатывали до десяти тысяч леоне, что соответствует трем долларам. Самыми прибыльными были пятницы, когда мы стояли у мечети и перехватывали выходящих оттуда мужчин. Они возвращались после молитвы и были настроены великодушно.

На улице на меня старались не смотреть: кто вниз глянет, кто в сторону, кто скользнет взглядом по изувеченным рукам и покачает головой. У одних в глазах мелькала грусть, у других — облегчение: они-то избежали страшных ран. В лицо мне смотрели единицы — в буднях попрошайки не менялось только это. Я тоже научилась смотреть вниз, когда в черный полиэтиленовый пакет мне бросали несколько леоне, потом поднимать глаза, чтобы сказать «спасибо», и снова опускать взгляд.

Собранное на улице мы с Адамсей, Ибрагимом и Мохамедом тратили, покупая на рынке бутилированную воду, которую потом вместе выпивали. Верный себе Мохамед во всем видел только хорошее.

— Мариату, помнишь женщину, которая разговаривала с тобой у автобусной остановки? — спросил он однажды.

Я кивнула. Высокая худая дама в темно-синей юбке и белой блузке спросила меня:

— Где твоя семья? Где ты сейчас живешь? Почему тебе отрезали руки?

Как всегда, услышав такие вопросы, я подумала: «Вам-то что? Вряд ли я сильно отличаюсь от других фритаунских девчонок, лишившихся рук на войне». Тем не менее я ответила:

— Мама у меня в деревне. Сейчас я живу в больнице с кузенами. Почему мятежники отрезали мне руки, я не знаю.

Та женщина положила мне в пакет двадцать пять тысяч леоне — целое состояние. Больше мне не удавалось собрать даже за день попрошайничества.

— Думаю, она хотела тебя удочерить, — сказал Мохамед, подмигивая. — Тебя обязательно удочерят, Мариату, — повторил он. — Именно тебя.

Мохамед не сомневался, что из нас четверых у меня больше шансов попасть в богатую семью. Мы находились в больнице около месяца и часто слышали, что богачи из Фритауна и даже из других стран усыновляют раненных на войне детей.

Сперва я не поняла, что означает удочерение, но Мохамед объяснил: это не слишком отличается от того, как мои мама с папой отправили меня жить к Мари. Я даже позволила себе немного помечтать о том, каково будет стать дочерью в другой, богатой семье: красивая одежда, еда, когда захочется, спокойный сон по ночам. Все эти блага были у нас в Магборо.

Потом в мысли мне ворвались мерзкие слова, которыми меня встречали как минимум раз в день: «Что с тобой случилось, маленькая попрошайка?»

Мимо проехал микроавтобус пода-пода. Двое подростков высунулись из окон и принялись меня дразнить.

— Ты хоть есть самостоятельно можешь? — спросил один.

— Похоже, ты оказалась не в то время не в том месте! — проорал второй. — Теперь без няньки не проживешь!

Я упорно смотрела вниз, притворяясь, что не слышу, но жестокие слова ножом вонзались мне в сердце. Горло свело судорогой. Мне снова захотелось себя убить.

«Почему это случилось именно со мной?» — злилась я.

ГЛАВА 9