Визит полиции

— Видите, что у меня здесь? — спросил Бернард.

Он извлек из кармана маленький револьвер и показал его Эшендену.

— Ну, и что же вы собираетесь с ним делать? — отреагировал тот. — Заложить в ломбард?

Сердито передернув плечами, агент снова спрятал револьвер. Эшенден подумал, что согласно правилам театрального искусства ни один даже самый пустячный эпизод не должен оставаться без последствий. Так что выходка Бернарда явно была не случайной.

— Вы отказываетесь дать мне деньги?

— Конечно, отказываюсь.

Шпион, в начале разговора державшийся подобострастно, теперь стал агрессивен, однако головы не терял и потому не повышал голоса. Эшенден понимал, что этот Бернард, каким бы негодяем он ни был, агент стоящий. Поэтому решил посоветовать Р. повысить ему жалованье. Сцена его забавляла. Немного поодаль два тучных чернобородых жителя Женевы сражались в домино; в другом углу зала молодой человек в очках с необыкновенной скоростью лист за листом исписывал почтовую бумагу, намереваясь послать кому-то длиннющее письмо. Швейцарская семья — папа, мама и четверо детей (кто знает, вдруг их фамилия была Робинзон[5]?) — сидела за столом, смакуя поданный им в маленьких чашечках кофе. За прилавком caissier[6], импозантный брюнет с широкой грудью, обрамленной фалдами черного сюртука, читал местную газету. Вся эта обстановка придавала мелодраматической сцене, в которой участвовал Эшенден, какой-то гротескный характер. Ему самому, однако, свою роль приходилось играть всерьез.

Бернард улыбнулся. Улыбка вышла отталкивающей.

— Вы понимаете, что стоит мне лишь пойти в полицию и все рассказать, как вас тут же арестуют? Знаете, какие в Швейцарии тюрьмы?

— Нет, не знаю, хотя меня это порою интересовало. А вы знаете?

— Да. Вам они не понравятся.

Возможность того, что его арестуют раньше, чем он успеет дописать пьесу, часто тревожила Эшендена. Оставлять ее неоконченной на неопределенный срок? Нет, это никуда не годится. Он не знал, будут ли с ним обращаться, как с политическим заключенным или как с обычным преступником. У него даже мелькнула мысль спросить Бернарда, разрешают ли в тюрьме пользоваться письменными принадлежностями (этот человек, похоже, хорошо ориентировался в жизни преступного мира). Остановило его лишь то, что Бернард мог бы счесть подобный вопрос издевательским. Эшендену в общем удалось сохранить спокойствие, поэтому он сумел ответить на угрожающее заявление Бернарда без излишней горячности.

— Вам, конечно, под силу упрятать меня в тюрьму на пару лет.

— Уж по крайней мере.

— Нет, насколько я знаю, это предельный срок. Думаю, не так уж это мало. Не скрою, меня это совершенно не устраивает. Но еще в большей мере это не устраивает вас.

— А вы-то чем можете мне повредить?

— Ну, мы найдем способ до вас добраться. В конце концов, не будет же война длиться вечность. Вы официант, работаете то в одной, то в другой стране, так что вам нужна свобода передвижения. Могу вас заверить: если у меня будут неприятности, вас никогда больше не пустят ни в одно из союзных государств. Боюсь, что в этом случае у вас будут связаны руки.

Бернард ничего не ответил, лишь опустил глаза и стал с мрачным видом разглядывать мраморную столешницу. Эшенден решил: момент самый подходящий, чтобы расплатиться и уйти.

— Подумайте над этим, Бернард, — сказал он. — Если захотите снова приступить к работе, инструкции вы знаете, жалованье же будете получать по обычным каналам.

Шпион пожал плечами, и Эшенден, так и не уяснив себе, какой результат дала их беседа, почувствовал, что может по крайней мере удалиться с достоинством. Так он и сделал.