Визит лейб-медика

Придворные, видевшие, как он заходил в лабиринт, заволновались, и через час его начали искать. Они нашли его, лежащим в кустарнике; наружу торчала только нога. Призвали помощь. Короля освободили, но он отказался подниматься.

Он казался совершенно апатичным. Однако слабым голосом распорядился позвать Гульберга.

Гульберг пришел.

Кровь на лице и руках короля высохла, но он неподвижно лежал на земле, и взгляд его был устремлен вверх. Гульберг распорядился, чтобы принесли носилки, и чтобы свита удалилась, дав ему возможность поговорить с королем.

Гульберг сел рядом, накрыл верхнюю часть его туловища своим плащом и, пытаясь скрыть свое волнение, стал шепотом разговаривать с Кристианом.

Сперва он, так сильно волнуясь, что его губы страшно дрожали, шептал настолько тихо, что Кристиан не мог его слышать. Потом его стало слышно.

— Ваше Величество, — шептал он, — не бойтесь, я спасу Вас от этого унижения, я люблю Вас, все эти развратники (и тут его шепот сделался увереннее), все эти развратники унижают нас, но месть покарает их, они презирают нас, они смотрят на нас — незначительных — свысока, но мы срежем эти греховные члены с тела Дании, настанет время топчущего точило, они смеются и издеваются над нами, но они поиздевались над нами в последний раз, месть Господня покарает их, и мы, Ваше Величество, я буду Вашим… мы…

Тут Кристиан вдруг очнулся от своей апатии, посмотрел на Гульберга и сел.

— Мы?!! — закричал он, глядя на Гульберга, как безумный, — НАС??? о ком вы говорите, вы что, с ума сошли, с ума сошли!!! я — Божий избранник, а вы смеете… вы смеете…

Гульберг содрогнулся, как от удара плетью, и молча склонил голову.

Тогда король медленно поднялся; и Гульбергу было не забыть этого зрелища: мальчик, с покрытыми почерневшей запекшейся кровью головой и лицом, с торчащими в разные стороны космами и в изорванной одежде, внешне выглядел абсолютно безумным человеком, перепачкавшимся в грязи и крови; и, тем не менее, тем не менее, он, казалось, обрел такое спокойствие и силу, будто бы он был не безумцем, а Божьим избранником.

Быть может, он все-таки был человеком.

Кристиан жестом велел Гульбергу подняться. Он отдал Гульбергу его плащ. И сказал, очень спокойным и твердым голосом:

— Вы единственный, кто знает, где она находится.

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

— Я хочу, чтобы вы сегодня же составили документ о помиловании. И подпишу его я. Сам. Не Струэнсе. Я сам.

— Кого же следует помиловать, Ваше Величество? — спросил Гульберг.

— Катрин Сапожок.

Его голос исключал какие-либо возражения и какие-либо вопросы; и тут появились придворные с носилками. Но использовать их не пришлось; Кристиан вышел из лабиринта сам, без посторонней помощи.

Глава 11 Дитя революции

1

Кристиану промыли и перевязали раны, отъезд в Хиршхольм отложили на три дня, злосчастному падению в розовый куст было дано объяснение; все постепенно нормализовалось. Снова начались сборы и подготовка, и к десяти часам утра все было готово к отъезду.

Двор выезжал не в полном составе. Отправлялась лишь очень небольшая, хоть и солидная его часть: это был огромный обоз, в общей сложности из двадцати четырех экипажей, свита считалась небольшой и насчитывала восемнадцать человек, к этому добавлялась горстка солдат (нескольких, похоже, отослали домой после первой недели), а также кухонный персонал. Ядро составляли королевская чета, Струэнсе и маленький кронпринц, которому к этому моменту было три года. Это была очень маленькая группа.

А также Эневольд Бранд. Он был, по выражению злых языков, «няней короля». К этому добавлялись несколько любовниц для нижестоящих должностных лиц. Два столяра.

При отъезде по фигуре королевы с легкостью читалось, что она в положении. Весь двор только об этом и говорил. Никто не сомневался в том, кто отец.

Четыре экипажа уже стояли во дворе перед дворцом в то утро, когда граф Рантцау навестил Струэнсе, как он выразился, для «крайне необходимого разговора».

Сперва он спросил, предполагается ли, что он будет их сопровождать. Струэнсе, с любезным поклоном, ответил:

— Если тебе этого хочется.

— А ты хочешь, чтобы я вас сопровождал? — тут же последовал вопрос Рантцау, казавшегося каким-то странно напряженным и сдержанным. Они пристально смотрели друг на друга.

Ответа не последовало.