Визит из невыразимого

— Как же ты достала меня, достала до такой степени, что я света белого готова не видеть, лишь бы уже когда-нибудь избавиться от тебя! Ты бешеная, упрямая, тупая сука, которая только и делала, что портила мне всю жизнь! Я всегда тебя ненавидела, так ненавидела, что готова была просто подняться ночью, положить тебе подушку на лицо и давить, давить, до тех пор, пока твои слабенькие ручонки не перестанут дергаться, чтобы больше никогда не слышать твоего писклявого голоса, читающего очередные никому не нужные нотации, чтобы не видеть этих твоих спутанных волос, этого вечно мелькающего туда-сюда перед глазами лица, чтобы уже выкинуть тебя из своей жизни и забыть, не думать, не мучиться от бессильной ненависти! Ты всё испортила, всю мою жизнь! Что тебе стоило схватить этого придурка за шкирку еще на третьем курсе и просто ткнуть его носом, сказать «теперь ты мой парень, всё, не обсуждается»! И он бы побежал за тобой, как баран на веревочке, никуда бы не делся. Но ты же выбрала другой путь. Ты решила всем вокруг испортить жизнь, ВСЕМ! Из-за тебя я вынуждена была переживать в прошлом году эту комедию, этот грёбаный фарс под названием «свадьба», который абсолютно ничего не гарантировал, пока ты постоянно крутилась вокруг! Переживать и трястись от страха каждую секунду, каждую грёбаную секунду! У-у, как ты достала меня, сука! А потом ты стала трахать меня этими своими письмами, до потери сознания, до того, что мне уже белый свет был не мил! Ты всё вокруг только портишь! Мне, моему брату, моим родителям, чокнутая ты сука! Всё из-за твоей вшивой правильности, из-за твоих принципов, из-за того, что ты же не можешь по-людски, нормально, только через жопу! А потом ходишь и перед всеми извиняешься. «Изви-ини-ите!» Да кому усрались твои извинения?! Кому нужны твои подвиги, самопожертвование, кроме тебя самой и горстки таких же чокнутых, как ты?! Вроде этого, который стоит сейчас и смотрит, как баран…

Весь этот монолог она держала ладонь Гермионы у своей щеки, по которой катились слезы, и медленно гладила её, словно ребенка.

— Да, что вот ты смотришь?! — она вскочила и подбежала к нему. — Ты точно такой же, ничем не лучше! Вы оба — чокнутые! Пришибленная парочка! Больные, вас за нормальных людей-то никто не считает! Два сапога — пара! Да и не нужен ты мне! Слышишь?! Не нужен, на хер ты мне не сдался, сидите вдвоем со своими паршивыми принципами! Больные! Пошли вы оба В ЖОПУ! Ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!

Она замолотила по нему кулаками, уже не в силах ничего говорить, рыдания душили её, и он запустил пятерню в её рыжую гриву, ухватил и ткнул лбом себе в грудь, удерживая, пока она продолжала молотить его и дергаться в сотрясающей её истерике. Это продолжалось минуту, не более, пока она совершенно не затихла, вцепившись пальцами в его рубашку.

Когда она, наконец, оторвала от него голову, он спросил:

— Всё?

— Всё, — кивнула она, с шумом втягивая носом воздух.

— Что мешало это сделать два дня назад?

— Думала — удержусь.

— В следующий раз не думай. Это не твоё.

— Ага, — она кивнула.

— А теперь иди и скажи доктору, что я уже сейчас ухожу.

— Есть, капитан.

— Иди, — он подвинул её в сторону двери и легонько шлёпнул чуть ниже спины.

— Увидимся, — кивнула она Гермионе и вышла.

Гермиона слабо улыбалась.

— Хорошо, что она выговорилась, — сказал он, приглаживая волосы.

— Да, — согласилась она, — хорошо. Знаешь, я почему-то почувствовала сейчас укол ревности.

— С чего бы? Из-за того, что я её успокаивал?

— О, да нет, что ты! Я просто представила такой темперамент… в других обстоятельствах. Боюсь, мне до неё в этом плане очень далеко.

Её улыбка стала чуть-чуть грустной.

— Это уж, позволь мне судить. Прошлая ночь была лучшей в моей жизни.

— А я думаю, что ты со мной измучился.

— Гермиона!

— Хорошо, хорошо, не сердись. А на счет Джинни — ты не представляешь, как я ей благодарна. Зимой…

Он понял, что она хочет что-то рассказать ему, но колеблется. Тогда он присел на постель и взял её ладонь похожим образом, как только что держала его жена. Гермиона тут же обратила на это внимание и отчего-то едва заметно покраснела.

— Ты что-то начала говорить?

— Даже не знаю… Зимой, когда она приезжала на рождественские каникулы, я осталась у вас на ночь. Ты был на дежурстве в Аврорате. Для меня её приезд был поводом лишний раз не ночевать дома. Ну и ты же понимаешь, что она всё знала. Мы разговорились уже поздно ночью, и я начала реветь. Ревела просто как маленькая. И она взяла и уложила меня рядом с собой. Успокаивала, как ребёнка. А я от этого плакала ещё сильнее. И потом… не знаю, как это произошло, но… её лицо оказалось так близко, и я…

— Гермиона? Продолжай, я слушаю.

— Боже, зачем я тебе рассказываю это?! Нет, думаю, тебе надо знать, о том, какая на самом деле твоя будущая жена… Короче, я поцеловала её. Чмокнула куда-то вв… уголок рта. Я думала, она меня ударит. Вытолкнет из постели. А она… ответила. Зачем-то. Ты можешь сказать, зачем, Гарри? Это был уже самый настоящий поцелуй.

— И что дальше?