Читаем Вижу поле... полностью

Теперь, сам все испытав при окончательной разлуке с футбольным полем, закончив выступать, я допускаю, что оставайся наши отношения такими, какими они были у нас до пятьдесят восьмого года, кто знает, как бы я держался в шестьдесят шестом году, когда Кузьма закончил играть? Может быть, и по-другому. Но тогда мне показалось, что никаких оснований, никаких прав вмешиваться в дела Кузьмы у меня нет. Ему виднее, что теперь делать, — так я считал совершенно искренне…

Были сомнения в том: заиграет ли Стрельцов после такого перерыва?

Были сомнения: займет ли он подобающее ему место в изменившемся футболе?

Но когда он снова оказался на поле, когда вошел в привычную для себя роль — здесь очень тянет сказать «вошел в образ», — никто, пожалуй, не задавался вопросом: а сколько же предстоит ему еще играть, сколько дано Стрельцову пробыть в большом футболе?

В год повторного дебюта Стрельцова ему исполнилось, напомним, двадцать восемь лет.

У игроков, рано выдвинувшихся, с юности прославившихся, в таком возрасте нередок спад, заставляющий представить волей-неволей картину предстоящего с ними расставания. Они еще играют, они в славе, спад в игре еще может оказаться и очень кратким, предшествующим «болдинской осени», но некая таинственная дверь вдруг приоткрылась — и захлопнуть ее теперь и самый выдающийся мастер не в силах.

Другое дело, что внимательному, действительно любящему футбол зрителю мастер в таком своем периоде особенно интересен.

Форвард, например, бывает замучен накопившимися за карьеру травмами, досконально изучен соперниками. Он кажется и переутомленным нервно, потерявшим вкус к игре. Но зритель-то вкус к его игре не потерял, зритель слишком привык воспринимать игру через него, мыслить игру исключительно его ходами на поле.

Болельщика же элементарного сходящий с арены мастер, наоборот, раздражает — не столько игрой, сколько достоинством своим. Болельщик такой любит и лелеет свой апломб и ему приятно выйти из-под власти игрока, подавляющего недалекого зрителя неожиданностью своих мыслей на поле. Болельщик такой ждет момента, когда влияние большого игрока прекратится и вместо него выйдет другой, заинтересованный в любом зрителе, в любой положительной реакции трибун, лишь бы скорее пришло к нему признание. Неискушенному зрителю нравится поощрять и поддерживать такого футболиста. Зритель самодовольно ощущает свое на него влияние. И готов противопоставить новичка стареющему мастеру. И новичок иногда угождает самому поверхностному зрителю, обижая чувства знатока.

Поэтому истинный знаток всегда грустит при завершении карьеры большого игрока…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии