Визбор

Визбор и в этой песне, кажущейся внешне простой, остаётся тонким мастером слова. Песня звучит недолго, но при этом обладает кольцевой композицией: финальная строфа представляет собой своеобразную смысловую кальку строфы первой: Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены — поэтому Не утешайте меня… Затем перекликаются вторые стихи этих строф: Тих и печален ручей… — Мне б отыскать тот ручей… И, наконец, в финале обыгрывается и развивается образ, найденный поэтом в начале песни: Пепел несмелый таит в себе надежду на краснеющий среди него кусочек огня (так мог написать лишь тот, кто много раз жёг костры, человек с большим походным опытом), а пессимистическое Вот и окончилось всё… оставляет-таки возможность новой встречи: Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!

Стихи «Милой…» дались поэту не сразу. Автограф показывает, что первоначально они выглядели так: «Вдруг там костёр тихо светит в туманах утр[а,] / Вдруг меня ждут у того дорогого костра». Дорогой костёр — словосочетание не слишком удачное, ибо слово дорогой звучит в данном случае как-то слишком отвлечённо и потому отдаёт банальностью. Ясно ведь, что дорогой, но образу недостаёт поэтической конкретики. В туманах утра — звучит не совсем складно: в последнем слове мы ударение так не ставим. И туманы во множественном числе тоже не кажутся удачной находкой: туман, если в нём светит костёр, должен быть один. Как в известной песне «Мой костёр в тумане светит…», сходство с которой, может быть, и стало главной причиной переделки автором «Милой…» этих строк. Подражать Якову Полонскому, поэту XIX века, было уж совсем ни к чему — хотя, может быть, именно от русской песенно-романсовой традиции унаследовано само обращение «Милая моя…» — немного «старомодное», для поэзии и речевого обихода визборовской эпохи всё-таки уже не очень характерное, напоминающее о других временах. Например, «Милая, ты услышь меня…» — эти строки старинного романса часто звучали в те годы по радио и телевидению в исполнении актёра театра «Ромэн» Николая Сличенко, визборовского ровесника. Уж не говорим о той же Татьяне Лариной — милом идеале пушкинской поэтической души.

В общем, Визбор почувствовал, что над строками надо ещё поработать. И успешно поработал. Между тем и вторая строфа чрезвычайно выразительна. Её первая строка интересна сама по себе, но поэтический смысл строки по-настоящему раскрывается благодаря строке следующей. Там метафоричность заключается в том, что самолёт расправил крылья — так можно сказать о птице, а не о машине. Эта метафора по закону антитезы высвечивает собой и метафору предыдущую, метафору как бы «в квадрате»: если крылья можно расправить, то их можно и сложить, но у палатки, в отличие от самолёта, нет крыльев — а сложить её можно! Получается, что она уподоблена и птице, и самолёту сразу. Ну и, конечно, поэтически сильно возвращение прямого смысла фразеологизму (устойчивому словосочетанию с переносным значением) пропасть меж нами легла. Расстояние между крылом самолёта и удаляющимся трапом действительно кажется растущей пропастью, если оно отделяет тебя от возлюбленной. А что касается само́й милой, то в сочетании с неожиданным ласковым обращением солнышко лесное это традиционное обращение будто оживает и обретает новое дыхание…