Византийский двор

Его мозги работали даже отменней, чем во время лучшей из когда-либо сыгранных им шахматных партий. И словно не пил он вчера ничего, и не мутило его минувшей ночью.

Сколько человек они избили? Кажется, троих. Остальные убежали. Помнит ли Влад их лица? Практически нет. Первого, может, еще бы и узнал, а остальных – вряд ли. Сколько из них, пострадавших, обратились в милицию? Пока, если Влад верно угадал из слов следователя, – только один. Но какой из них?

– Юрий Ханаев утверждает, что вы ударили незнакомого мужчину кулаком в лицо... Александр Демин признал, что вы нанесли пострадавшему удар ногой в живот... Пострадавший N. доказывает, что...

Было ли в душе Влада раскаяние? Было ли какое сожаление? Сетовал ли на свою дурную головушку, из-за которой очутился в камере и может получить тюремный срок? Задумался ли на миг о тех людях, невинно избитых лишь потому, что они трое напились и решили покуражиться, излить свою злость за свои неудачи, показать друг другу свою удаль?       

Нет, о таких высоких материях Влад тогда не задумывался. Душа ему в тот час была не нужна. Нужен был только ум, чтобы угадывать ходы соперника-следователя.

Было опознание. Влада завели в кабинет следователя вместе с тремя незнакомыми парнями приблизительно такого же возраста, что и он. Всех выстроили в ряд у стены. Затем в кабинет тихо вошел мужчина с разбитым лицом и, посмотрев на каждого из парней, указал следователю на Влада:

– Вот этот.

Нет, нет, все врет этот наглый следователь! Не говорил ничего такого Юрка! Молчит он, молчит в своей камере! И Сашка молчит тоже.

Но после опознания «играть» стало гораздо труднее. Впрочем, была одна спасительная соломинка: Влад точно помнит, что не бил мужчину, опознавшего его сейчас. Да, он участвовал в драке: стоял рядом, был готов ринуться, но не успел. Сашка нанес мужчине пару сильных ударов и сшиб его с ног. Тот отполз, поднялся и убежал.

Затем возникла долгая пауза – на допросы больше не вызывали. Впрочем, все и так было ясно. Сидя на железном стуле, Влад даже на миг забылся в легкой полудреме...     

– Часы! Кто снял часы с пострадавшего S.? Арестованный Юрий Ханаев утверждает, что...

Все приняло самый грозный оборот с того момента, как следователь произнес это слово: ЧАСЫ. До сих пор речь шла о драке, уличной драке, пусть грязной, подлой – три на одного. Но все это еще было хулиганством, злостным хулиганством.

Бог ты мой! Еще и сутки не прошли, а все осталось за чертой. Жирная, черная черта отныне разделила всю жизнь, короткую девятнадцатилетнюю жизнь, на две неравные части. Всё прошлое сейчас казалось таким ярким, беззаботным, счастливым... Отрочество, первые годы юности. Ушло все это. Прожит день новой жизни, по эту сторону железной двери, в камере, где исцарапаны стены и где решетка на маленьком окошке.

Новая жизнь начата, жизнь страшная. Жизнь тюремная. Неужели это справедливо? В тюрьму должны идти грабители, воры, урки. Те, кто заранее замышлял преступления, кто размалевывает себя татуировками, носит в карманах оружие.

Но ведь они – Влад, Юрка и Сашка – они ведь не такие, они не из тех. Они – друзья, музыканты, призывники. Работают слесарями, играют на гитарах, ухаживают за девчонками. Им скоро в армию, а Влад вот собирался в институт поступать. У них жизнь только начинается, все еще впереди. Они не замышляли никаких грабежей. Просто выпили немного и решили подурачиться. Другу Юрке нужно было отвести душу из-за измены любимой девушки и неудавшейся карьеры рок-музыканта...        

– Часы! Кто снял часы? Арестованный Александр Демин признался, что...

В камере Влад закрывал руками свои уши, чтобы не слышать, не слышать тех проклятых слов  следователя. А надежда, что он выйдет на свободу, таяла, таяла.

Он уже плохо соображал, в голове его все мешалось: слова Юрки, Сашки, пострадавших. «Арестованный Ханаев признался... Арестованный Демин подтвердил... Пострадавший N. утверждает...»

Влад помнит, очень-очень смутно, как они после всех драк купили в ларьке возле дома еще одну бутылку вина. О чем-то долго болтали с продавцом, пообещав ему «крышу» от любых рекетиров. И пошли в скверик. Пили там вино и передавали друг другу часы с позолоченным браслетом. Юрка взял те часы и, потрясая ими, выкрикивал: «Завтра пойду к Юляше и покажу ей, какой «котел» у меня есть. «Армани»! Пусть не думает, что я нищий, что я никто!..»       

Ах, Юрчик, Юрчик...

С распухшими от слез и переживаний глазами Влада снова завели в кабинет следователя. До сих пор он отрицал свое участие в той драке, где у потерпевшего отняли часы. Отрицал и после того, как в камере его хорошенько потягал за волосы мордатый старшина, еще и швырнул его «для порядку» на бетонный пол и пнул в живот сапогом.

Но отрицал не потому, что был таким стойким, отнюдь нет. Просто не помнил, как у них очутились те злосчастные часы.

Признался, наконец, что вспомнил, как он, пьяный, шатался по всей округе и случайно возле ларька наткнулся на двух друзей. Юрка что-то говорил «про Юляшу и показывал новые часы...»