Виза в позавчера

- Мама!- завизжала Люська и бросилась на шею матери.

Отец поднялся с травы, бросил топорик. С лица его медленно сходила улыбка. Он стал бледным.

- Кто сказал?

- Радио, хто ж еще такое скажеть?- к тете Паше вдруг вернулся голос и рассудок.

- Да с кем война-то?- недоверчиво спросил отец.

Тетя Паша, вдруг прозревшая, уставилась на него.

- Как это с кем? С вами, с немцами!

- Да ты что, теть Паш!- возмутился отец.

- Я что? Молытов жыж объявил: херманцы напали. Говорить, мол, спасать надо товарища Сталина, а то его перьвым убьють. А убьють, хто же нас защитить?

В соседнем доме завыла женщина, потом еще одна, начали кричать дети, залаяли собаки.

- Чего же мы стоим тут?- спросил отец.- Надо...

Он замолчал. Олег удивился, что даже отец не знает, как быть, если война. Отец напряженно глядел в небо, будто силился прочитать там что-то очень важное. Словно там было написано, что до последнего вздоха теперь ему осталось два месяца и четыре дня. И матери ровно столько же, чтобы стать вдовой.

Собирались с дачи судорожно и нелепо. Отец вынул из сумки продукты и оставил на столе, в сумку и два чемодана мать, стиснув зубы, укладывала пожитки. Отец снял с гвоздя скрипку и протянул Олегу:

- Держи-ка, маэстро!

- Гости не приехали вона почему,- рассудила тетя Паша.- Таперича бонбять. Сюды приедешь, а там твое имушчество разбонбять. Жалко ведь имушчество!

Люська стояла на крыльце, прижимая к груди новые туфли. Олег не хотел расставаться с удочкой и велосипедом.

- Может, лучше скрипку оставим, а велик возьмем?- осторожно предложил он.

Но отец рассудил, что пока придется велосипед оставить, ненадолго конечно, а скрипку нельзя. Война, не война, а упражняться надо. Олег, вздохнув, подчинился. Он не знал, радоваться или огорчаться. Беда взрослых на него не распространилась, а внезапный отъезд казался случайным и увлекательным приключением.

Пока они дособирали пожитки, Паша сбегала к колодцу за ведром и коромыслом. Второе ведро сорвалось с цепи и утонуло. Мать разрезала горячий пирог и всем дала по куску.

- А м-м-мне-е-ее!- кричала Зорька, которую не отвели пастись .

Паша вывела Зорьку из сарая и привязала во дворе возле картошки.

- Таперяча все одно,- причитала она,- пущай ботву ест, гори все синим пламенем.

Немцы молча несли к калитке чемоданы. Перед дорогой все присели.

- Не надо, ох, не надо было нам откладывать на воскресенье!- ни к кому не обращаясь, вдруг сказала мать.- Теперь когда соберемся?

- Погоди, образуется,- успокоил отец.- Наши их в два счета разгромят. На их территории. Те и пикнуть не успеют.

Он хотел сказать "немцы", но сказал "те".

- Ой ли!- произнесла мать.- Они готовились.

- А мы? Сталин тоже не спит. Недавно по радио говорили: он никогда не спит. Жаль только, что отпуск, небось, не дадут. А кончится все, тогда уж точно возьму отпуск, приедем сюда опять и будем с Олегом рыбу удить. Верно, теть Паш?

- Можеть, и верно,- неохотно отозвалась она.- Мой-то с финской не возвертелся, а нынче, можеть, и верно. Хто их знаеть, как повернуть... Прогресс нынче, в газетах писали, что таперя прогресс... Погодите, я вам букет на дорожку наломаю. Я мигом, мигом...

Она нагнула самый высокий куст сирени так, что старый ствол захрустел, и принялась безжалостно отдирать огромные ветки с ярко-фиолетовыми цветами. Немцы поставили вещи на землю, растерянно оглядываясь, ждали. Солнце стояло высоко, и грозди сирени от жары поникли, сжались.

- Не помогли пятицветники,- сказала вдруг мать.

Каждый день Олег с Люськой лазили между ветками, выискивая редкие цветки с пятью лепестками. Цветков-звездочек находили много. Найдя, Люська хихикала, а почему, Олег не понимал. Она клала цветок между ладонями и что-то шептала. Олег относил пятицветники матери. Мать всегда радовалась, говорила:

- Этот на счастье! И этот...

- Берите, во, чо там...- бурчала Паша, наваливая на мать огромный букетище.- Все одно - погибнет таперича сирень-то. Парней таперя в армию позабирают, хто ж девкам будеть ветки с такой высоты ломать? Сирень, коли не ломать, чахнеть. Как баба неломанная. Ломать их надо, сирень и баб, когда цветуть. А неломанные чахнуть. Тоскують они по рукам!

- Чего ж тогда рвать не разрешала?- спросила мать безо всякого любопытства.

- Ох, сердешные!- всплеснула руками Паша.- Не разрешала? Злая была, что они тискаются, а я бобыляй. И потом... Это ж когда было-то? Еще до войны. А таперя... Как же ж вам будет-то? Ведь вы ж немцы, то есть таперя наши враги...

- Но это просто фамилия такая!

- У-у-у! Это еще хужее. Всем видать, как бельмо на носу. Ну, уж как будет-то... Накося вот, держи!

Паша вывалила второй огромный букет в руки Олегу. Он растерянно обхватил одной рукой сирень, другой прижимал к животу обмотанную полотенцем скрипку. Гуськом они затопали по тропинке в сторону станции.

Пройдя несколько шагов, Олег обернулся. Паша стояла к ним спиной и яростно ломала ветки, одну за другой.

Жих! Жих! Ж-жж-ииииииииии-ых!..

Она с остервенением швыряла их на землю, топтала ногами и выговаривала слова, которые Олег и позже, став взрослым, старался не употреблять при женщинах.

СОЛИСТ БЕЗ СКРИПКИ