Vive le basilic!

Поль Дюфур не любил театр и бывал в нем довольно редко: журналист слишком ценил настоящую жизнь с ее неожиданностями, смехом и слезами, чтобы удовлетворяться бледной копией с известным заранее концом. Национальное Собрание при ближайшем рассмотрении оказалось тем же театром с его напыщенностью, неискренностью и предсказуемостью. Здесь тоже все делалось на публику, были свои солисты, свой кордебалет и свой реквизит, здесь срывали аплодисменты, произнося отрепетированные монологи, заискивая перед зрителем, завися от него и в глубине души его же презирая, а порой и ненавидя. Здесь перехватывали друг у друга роли, изображая при этом дружеские чувства и товарищескую заботу. Здесь выказывали непримиримую вражду, чтобы, удалившись за кулисы в ожидании следующего выхода, сыграть партию в пикет и выпить рюмку-другую. Здесь злословили, расшаркивались, улыбались, говорили о всеобщем благе, подразумевая прежде всего благо собственное. Здесь в антрактах устремлялись в буфет, а знатоки и ценители берегли свое время, приезжая к началу любимой арии, простите, выступления. Здесь шел бесконечный спектакль, успех которого зависел не от актерской игры и не от достоинств пьесы, а от меценатов, которые оплачивают рецензентов и клаку, причем рецензии зачастую пишутся до премьеры.

Главным номером сегодняшнего действа было голосование по рекомендациям Кабинету в связи с истекающим сроком ультиматума. Согласно программке – в Национальном Собрании имелись свои программки, именуемые повесткой дня, – голосование предполагалось после первого перерыва, к началу которого Поль и появился. Оставив пальто и трость в гардеробе, мало чем отличавшемся от гардероба Оперы, Дюфур поднялся по ярко освещенной лестнице, отвечая на приветствия коллег, большинство из которых тоже только что подъехало. В буфете была очередь, и выпивший в «Счастливом случае» отменного кофе журналист предпочел комнату прессы, где на большом столе лежали утренние газеты.

Художник «Мнения» изобразил Кабинет в виде лягушатника. Взгромоздившаяся на кочку весьма напоминающая мсье премьера жаба в неизбежном басконском берете грозила голенастой цапле в кайзеровской каске. «Эпоха», подхватившая у «Бинокля» знамя безоговорочной любви к Кабинету, не сомневалась в правоте своих любимцев и требовала самых жестких мер. Отсутствие сомнений символизировал бравый республиканский солдат, обнимавший двух без меры довольных девиц – подлежащие возвращению провинции. «Обозреватель» ограничился шаржем на премьера, примеряющего все тот же императорский головной убор, а на первой полосе центристской «Планеты» маленький мальчик-Иль радостно бежал к воинственной деве в республиканском колпаке.

– Особенно хорошо это выглядит на фоне утверждений, что «Иль должен вернуться в лоно Республики».

Дюфур поднял голову от газетного вороха. Рядом стоял бывший секундант Брюна, он же парламентский корреспондент «Жизни», свято хранящий верность коричневому и Маршану.

– Вы правы, Пикар, – миролюбиво согласился Поль, – замеченное вами сочетание дает широкий простор для пошлостей. Увы, центристы сегодня настроены радикально, а радикалы осторожны, как центристы.

– То есть как «Бинокль»?

– Я бы не назвал нашу позицию осторожной, – улыбнулся Дюфур. – Как совершенно справедливо заметил не помню кто, мы живем в трехмерном пространстве, а значит, у нас всегда есть свобода маневра. Клермон сделал алеманам подарок двадцать два года назад. Согласен, интересы наших проснувшихся под властью колбасников соотечественников, честь Республики и справедливость требуют возвращения в лоно, но почему именно сегодня? Предварительный успех в Аксуме усилил бы впечатление от своевременного ультиматума.

– Я читаю ваши статьи и, представьте, вполне их понимаю. Не спуститься ли нам в буфет?

Очередь в буфете стала меньше, зато кончилась лососина. Кофе в Собрании варили посредственно, хотя аперитивы смешивали неплохие, коньяк тоже был сносным.

– Я хотел бы вас угостить, – заявил Пикар. – С тех пор как вы заменили Русселя, читать «Бинокль» стало заметно приятней.

Дюфур поклонился. «Адель» – подлинная – настраивала на шутливый лад. Они немного поговорили о коньяках и преемниках Брюна и де Гюра. К разговору присоединился репортер из «Патриота», полагавший, что Третьей Республике пора уступить место Второй империи, которая и вернет не только восточные провинции, но и Помпеи. Завязался ленивый спор, прерванный знаменующим конец перерыва звонком. Имперец откланялся, Поль последовал было его примеру, но Пикар его остановил.

– Сейчас будут принимать запросы, так что можно не торопиться… Мсье Дюфур, у меня к вам, лично к вам, а не к сотруднику «Бинокля», крайне деликатное дело. По известным причинам я не хочу обращаться к своим товарищам, так как в некоторой степени выступаю против общих интересов. Вы же – человек в данном случае не ангажированный…