Виварий

— Я уже объясняла причину отказа лечащему врачу… Можете поинтересоваться у него… Или вы предпочитаете, чтоб я рассказала писателю Рывкину, что не кладу его на пересадку из-за малого числа кроватей в Отделении, из-за того, что новые некуда ставить и нищенский бюджет, отслюнявливаемый Цеху самым большим государством мира, не позволяет, и очередь на трансплантацию почти на два года вперед… А Ковбой-Трофим…, простите, академик Трофимов оперирует иностранцев по шесть-восемь часов в сутки, чтоб потом на вырученные деньги почти бесплатно трансплантировать органы своим… нашим российским больным, стоящим в долгой очереди…

Она знала, что это полуправда и полагала, что полуправда лучше лжи, и в ней спасение, и собралась излагать еще, с тем же пафосом и гневом праведным, и уже открыла рот, продолжая удивительно пластично перемещаться по кабинету, демонстрируя дворянскую свою породу и привычно обходя выступающую мебель, и не забывая показать открытые участки прекрасного тела, которые действовали на них сильнее, чем обнаженная плоть…, и услышала вдруг голос чей-то в голове: «Что посеет человек, то пожнет, потому что сеющий для плоти своей пожнет от плоти тление; а сеющий для Духа пожнет от духа жизнь вечную..» [28], и замерла удивленная, и собралась задуматься над словами услышанными, но тут до нее дошло, что следователи приступили к анализу жалоб больных…, а может и начали с них, а потом возьмутся за тех, кто не жаловался, и сразу расхотелось выступать перед ними…

— Простите, господа, — сказала она, устало. — Меня ждут в операционной.

Поздно вечером, сидя в кабинета Ковбой-Трофима, в той его дальней части с попугаями, растениями и рыбами, что не предназначалась посетителям, она сказала обреченно:

— Похоже, эти двое из прокуратуры принялись допрашивать наших больных… По крайней мере, одно знаю точно: они стали работать с их письменными жалобами…

— Это не должно тебя беспокоить, детка! — Профессор Трофимов приблизился к ней ковбойской своей походкой, сводящей с ума и, став сзади, и уперев руки в спинку кресла, сказал уверенно: — Они ничего не найдут там, потому что больные жалуются не на криминал: их беспокоят задержки или отказы в госпитализации, в которых нет нашей вины… Больше виноваты сами твои следователи… Виновата власть, которую они представляют…

Он осторожно провел кисть в вырез халата Лопухиной и отодвинув лифчик, коснулся пальцами соска, мгновенно затвердевшего под рукой…

— А если возьмутся за тех, кто не жаловался? — Лопухина не среагировала и твердый сосок жил отдельной жизнью.

— А тех, кого оперировали, бояться вообще не след: они счастливы, что получили новую жизнь, которая с их точки зрения, как и с нашей, бесценна, и те жалкие гонорары, приносимые их родственниками, реальной цены не имеют.

— Ну…, смотря для кого, — не согласилась Лопухина. — У меня руки чешутся выставить их из Отделения… Второй месяц пытают… Почти каждый день я вынуждена отвечать на заранее заготовленные вопросы… Может, вы по своим каналам надавите на их супервайзеров, Ковбой?

Лопухина собралась встать, потому что волшебная рука Ковбой-Трофима, успела привести ее в состояние сильного возбуждения, воссоединив, наконец, с грудью, и она попросила, трудно дыша и вглядываясь в его лицо, чтоб отыскать признаки желания, хотя знала давно и точно: в нем желание вспыхивало, как порох, от взгляда, прикосновения или даже слова и так же быстро пропадало.

— Поменяемся местами, Ковбой-Трофим! Похоже, мы сейчас поскачем… Чур я наездник… — Она расстегнула и бросила на пол халат, задрала юбку, коротко прожужжав молнией и, бормоча что-то невнятное про седло, которое ей сегодня не понадобится и задаром, и пусть лежит себе в шкафу пока, и он может не беспокоится за целостность дорогой американской кожи, принялась отстегивать подтяжки на его брюках, потом резко раздернула молнию и замерла, выжидая…

Мяч был на его стороне, но Ковбой, утонувший в глубоком кресле, похоже, не собирался его отбивать, а если и собирался, то зачехленной ракеткой, и был на удивление задумчив и тих. Тогда Елена расставив ноги, присела на Ковбоевы колени и, устраиваясь поудобнее, обняла за шею и заглянула в глаза, стараясь растормошить, и прикоснулась к узкому сухому рту влажными губами, которые стали быстро набухать…, и не почувствовала под собой твердеющей плоти, и уже почти привычно расстерялась, не зная, как себя вести…

Спас телефонный звонок. Она вскочила резко, даже обрадованно, и стала энергично перебирать руками халат, ища в нем спасения и, наконец, нашла, и суетливо, боясь, что опоздает и забывая, что звонящий номер надолго впечатывается в память мобильника, выдохнула в трубку, не посмотрев, кто звонит:

— Дааа!

— Добрый вечер Ленсанна! Волошин… Простите, что так поздно… Алло!

— Да! Я здесь…

— Мне кажется, наше присутствие в Отделении и постоянные вопросы сильно утомили вас…

— Кажется?! —

— Простите… Не согласитесь ли вы встретиться со мной… неофициально?

— Что это значит?. — она все больше выходила из себя.