Вивараульчеги

- Левым профилем, - посоветовала безжалостная Вильма, и, ухватив обоих братьев Кастро за уши - Фидельчега за правое, а Раульчега за левое, - прочла им долгую и нудную лекцию о том, что воровать нехорошо.

Фидельчег лекцию не слушал. Он злобно сопел и думал, что ладно-ладно, дорогая Вильма, вот кончится герилья, я тебе все припомню.

И Раульчег тоже не слушал. Он смотрел на Вильму и думал, что она очень красивая, особенно без сковородника.

А Вильма ничего не думала, потому что разозлилась. Нет, правда, безобразие какое - тушенку казенную по ночам таскать!

- И так будет с каждым, кто покусится на социалистическую собственность! - торжественно закончила она, развернула братьев Кастро к лесу передом, а к складу задом, и придала им центростремительное ускорение увесистым пинком.

Ощупывая пострадавшие уши, Фидельчег и Раульчег ретировались в заросли манго и задумались о смысле жизни.

В случае Фидельчега это была тушенка, потому что от физических упражнений на свежем воздухе аппетит у него разыгрался с новой силой. А в случае Раульчега это была Вильма, потому что последнее время он всегда о ней думал, и даже за едой, и даже вместо компота.

В конечном итоге, они все-таки заснули - Раульчег на правом боку, а Фидельчег на левом, потому что уши у них болели немилосердно. А утром уши еще и распухли и покраснели, так что их пришлось стыдливо прикрывать головными уборами. С этого дня в партизанской армии и началась повальная мода носить береты набекрень.

Фидельчег очень надеялся, что после ночного инцидента Вильма изменит свои взгляды на продпаёк. Он даже периодически посматривал на нее своим фирменным вглядом "обнять и плакать", благодаря которому в свое время получил руководящее место в студсовете Гаванского университета. Но Вильма в плане отзывчивости больше напоминала силикатный кирпич, потому что на обед Фидельчег получил все ту же порцию бататов и банку тушенки на двоих, причем половину этой банки превентивно уничтожил Раульчег.

- Не, ну я так не играю. - обиделся Фидельчег. - Это, извините, голодомор какой-то. Это геноцид отдельно взятого меня!

Он демонстративно отодвинул миску с бататами и ушел жаловаться советской разведке на подрывную работу гражданки Эспин в партизанском тылу.

Советская разведка сидела в кустах и уплетала макароны по-флотски. За спиной у разведки торчала рация, замаскированная под радиолу "Рига".

- Макарошек хотите? - любезно предложила советская разведка, и Фидельчег сказал, что да, пожалуйста, и можно с хлебом.

Потом, чавкая макаронами, он поведал разведке душераздирающую историю о вильминой продразверстке. И даже ухо опухшее продемонстрировал, в качестве доказательства.

Выслушав донесение до конца, советская разведка плюхнулась на спину и долго дрыгала в воздухе нечищенными кирзачами.

- Ойнимагу, - стонала разведка, - ой, мамамояженщина, нужно немедленно сообщить об этом в Центр!

А Центр сказал, что не надо, он и так все слышал, и предложил наградить гражданку Эспин медалью "За боевые заслуги". А товарищу Кастро влепить строгача по партийной линии, а то развел в тылах махновщину, перед соцлагерем стыдно.

- А у нас такой медали нет, - мстительно сказал Фидельчег. - У нас вообще медалев нет. Не наштамповали еще.

- Ну, наградите чем есть, - пожали плечами в Центре, - чем-нибудь полезным в быту наградите. Штанами там красными или отрезом на пальто...

- Наградим-наградим, - злорадствовал Фидельчег, в голове у него после макарошек уже созрел коварный план. - На всю жизнь наградим, уж не сомневайтесь... - и помчался обратно в лагерь, воплощать задуманное в жизнь.

По лагерю разливалась послеобеденная истома. Лохматые партизаны во главе с Чегеварой лениво доедали фидельскую порцию бататов. Неподалеку от них Фидельчег заметил Раульчега. Раульчег вдохновенно облизывал банку из-под тушенки, которую, ввиду отсутствия Фидельчега, благополучно оприходовал в одно рыло. А под пальмой у продовольственного склада сидела Вильма и проставляла на ящики с продовольствием инвентарные номера.

С огромным садистским удовольствием Фидельчег ухватил Раульчега за распухшее ухо и, широко улыбаясь, поволок его за собой.

- Чо я такого сделал-то? - вопил Раульчег. - Это ваще была моя тушенка, взаимозачетом за прошлый раз!

Услыхав его истошные вопли, Вильма оторвалась от продведомости и подняла на Фидельчега свои огромные прекрасные глаза.

- Дорогая товарищ Эспин, - не выпуская раульского уха, торжественно провозгласил Фидельчег, - за образцовую охрану продовольственного склада и эффективную организацию снабжения в тылу командование Повстанческой армии решило наградить вас Раульчегом! За все, как говорится, хорошее, не обляпайтесь, да.

Он надеялся, что Вильма обидится и потребует заменить Раульчега на красные штаны, и вот тогда-то с ней можно будет поторговаться. Но Вильма совершенно спокойно сказала, что вот спасибо, служу кубинскому народу, и не будет ли Фидельчег столь любезен отпустить раульское ухо, потому что теперь это ухо в некотором роде ее, вильмина, собственность.