Вивальди

Весть разнеслась по округе с быстротой молнии. После стольких лет жизни на площади Брагора семейство Вивальди расставалось с родовым гнездом. Но уж коли такое случилось, жители соседних улочек решили отметить это событие. Дон Лоренцо поручил ризничему Феличе и зеленщице Кате организовать прямо на площади угощение по такому поводу, но не столь обильное, как было при рукоположении дона Антонио. В последнее воскресенье ноября настоятель церкви Сан-Джованни ин Брагора оповестил с амвона прихожан, что Рыжие покидают насиженное гнездо. Площадь заполнили друзья, знакомые и просто обитатели окрестных переулков, привлечённые накрытым столом у фонтана. Приглашая провожающих наполнить бокалы белым шипучим вином, так подходящим к предложенным на закуску вяленым рыбёшкам, кальмарам, рачкам и неизменным в эту пору жареным каштанам, Джован Баттиста заверил, что его цирюльня всегда будет открыта для постоянных клиентов обоего пола, да и сам он с чадами и домочадцами переезжает не в далёкую Францию, а всего лишь на соседнюю площадь в десяти шагах отсюда.

— Единственно, о чём нам приходится сожалеть, — признался он, — это расставание с приходом, с которым столько всего в жизни связано. Надеюсь найти и в Сан-Проволо таких же добрых пастырей.

Этот переезд был близким, а потому не понадобилось нанимать peata, плоскодонку с гребцами и грузчиками. От старого дома 9 на Брагора до дома 4358 на площади Святых Филиппа и Джакомо нужно было пересечь лишь три моста, и весь скарб с лихвой уместился на трёх больших тележках. От желающих пособить не было отбоя.

На новом месте всё было непривычно. Не было двух колодцев, у которых женщины собираются за водой, и небольшого рынка с рядами торговцев рыбой и зеленью, когда, казалось, жизнь всех соседних домов сливается с жизнью площади, являя собой единое целое. Пожалуй, новый квартал аристократическим не назовёшь, но всё в нём было чинно и благородно. Сразу же за мостом возвышалась громада базилики Сан-Марко, чуть далее — Дворец дожей и правительственные здания. В новом доме всем места хватило. У родителей теперь появилась своя спальня, а дочери и сыновья по отдельности разместились в своих комнатах, и у дона Антонио оказалась небольшая каморка с кроватью, платяным шкафом, полкой с нотами и рабочим столом, подаренным приютом Пьета. В доме были светлая прихожая и большая кухня с плитой и камином. Наконец Вивальди обзавелись просторным удобным жилищем, о котором мечтали годами.

Как и предполагалось, первый напечатанный издателем Сала опус молодого священника, красующийся теперь в витрине нотного магазина, породил немало досужих разговоров и пересудов в кафе и художественных кругах города. Особый интерес он вызвал в известном салоне молодой художницы Розальбы Каррьера, чьи работы, выполненные пастелью, пользовались большим спросом среди местной и заезжей аристократии. В её доме на Сан-Вио чуть ли не каждый вечер собирались поэты, музыканты, художники и непременная на таких встречах золотая молодёжь. Именно там на одном из вечеров кто-то пустил слух, что опубликованные сонаты написаны не кем иным, как бравым скрипачом и брадобреем Джован Баттистой, отцом новоявленного композитора в сутане. Другие «знатоки» стали сравнивать их с сочинёнными одиннадцатью годами ранее «любительскими», по определению самого автора, сонатами Альбинони, а Антонио Вивальди, мол, всего лишь переработал их слегка и выдал за свои. Кому-то из гостей салона вспомнился сонатный цикл Корелли с его знаменитым финалом follia, и Вивальди, считали они, дабы показать свою виртуозность, по примеру римского маэстро сделал финалом своих двенадцати сонат вариации на тему этого произведения Корелли, используя ритм старинного танца сарабанда, к музыкальной теме которого часто обращались многие композиторы.