Читаем Вьюжной ночью полностью

У Кольки сразу испортилось настроение, и ноги стали как деревянные, будто на ходулях ходит. Яшка часто пристает к Кольке с насмешками. Он, кажется, совсем не способен говорить нормально. На губах ехидная улыбочка. Со всеми такой. Ребятишки не любят его. А Колька особенно. Яшка больше всего изводит насмешками Кольку. Наверное, потому, что Колька тих и застенчив. С годами он стал еще более застенчивым. Силенка у него, правда, есть, может, даже побольше, чем у Яшки, но ему почему-то кажется, что в драке каждый его победит. Никогда не дерется и боится боли. А разве драка бывает без боли.

Сегодня Яшка был что-то слишком уж весел; кидая мяч, он даже слегка взвизгивал от удовольствия. Девчонок было четыре, две учились вместе с Колькой. Одна из них — красавица и хохотушка Лида — сидела на соседней парте. На Лидку заглядывались многие, а Колька пуще всех. Девчонка вся какая-то светлая — и лицо, и волосы, и глаза. Даже платья светлые. У него немели ноги и отнимался язык, когда он начинал разговаривать с нею. В классе то и дело косил на девчонку глаза и дома все время думал о ней. Возле нее хотелось Кольке быть таким смелым, таким веселым, таким… Он даже не знал, каким еще. При ней ходил он, небрежно покачиваясь, руки в карманы и кепка набекрень, дерзил учителям, старался перекричать ребят и закатывался от хохота безо всякой причины. Даже самому потом становилось неловко, стыдно.

Лихо помахивая удочками и посвистывая, Колька глянул на Лиду один, второй, третий раз и свернул в сторону.

— Эй, подожди-ка! — крикнул Яшка.

Колька будто не слышал.

— Во драпает, только пятки сверкают.

Это уж было слишком. Колька остановился.

— А у меня нету времени с вами тут…

— Да подходи, подходи. Куда ты?

В голосе Яшкином Колька уловил что-то нехорошее и буркнул:

— Рыбачить иду.

— Иду — со лба проведу. — Яшка с противным смехом ткнул пальцем в Колькин лоб.

— Отстань!

— Отстань — затылок достань. — Яшка царапнул ногтями Колькин затылок.

Колька молчал, сдерживая слезы. Он силился показать, что принимает все это за пустяковую шутку — дескать, ты со мной шутишь, а я с тобой, — и даже пытался улыбнуться.

— Молчунам даем по носам.

Не дожидаясь, когда ему дадут по носу, Колька побежал от Яшки, бормоча с дрожью в голосе:

— Да ну тебя!

Колька был донельзя обидчивым. Даже пустячные обиды (другой и за обиду-то не посчитал бы) помнил подолгу. Неприятностей всяких на его долю перепадало много, и не удивительно, что Колька часто был в дурном настроении.

Он не стал рыбачить — что-то не клевало (в такую погоду вообще плохо клюет), бродил по городу, мел во дворе, колол дрова (со злости лучше работается) и снова приплелся сюда, на берег.

Ничего страшного не произошло вроде бы. Ну, отступил. Что ж такого, и храбрые, бывает, отступают. Ну, чуть-чуть не заплакал. Ведь слез никто не видел, только сам он знает, что чуть-чуть… А голос!.. Голос противно дрожал. Как у жалкого труса. И частенько так. Почему-то у других голос не дрожит, а у него дрожит. Противно. По-бо-ял-ся! И не кулаков Яшкиных (он не дерется, а только дурачится). Не хотел смешным показаться, а был смешон. Яшка что-то выкрикивал вслед ему, а Лидка весело смеялась. Она смеется звонко, красиво, знает это и — понятно — ищет причин для смеха.

«А ну их всех к черту!»

Временами он вроде бы успокаивался, но, вспоминая смех Лидкин, снова начинал сердито болтать ногами над водой.

Конечно, он рассказал Саньке только часть этой истории, Колька ко всему прочему был еще и скрытен. Но дружку было достаточно.

— Ясненько! — Зеленые глазенки у Саньки весело блеснули. — Так! Пошли, счас наподдаем ему. Вызовем в заулок и наподдаем.

У Яшкиного дома широкий палисадник, в палисаднике густо растут, переплелись сирень, черемуха, рябина — даже окошек не видно. Но слышно, как кто-то тяжело ходит там, в доме, видать, окна открыты.

— Яшка! — крикнул Санька. — Выдь на улицу.

— А зачем тебе он? — послышался женский голос откуда-то из глубины избы.

— Побегать надо, теть Шура.

Возможно, голос у Саньки был не тот — с фальшивинкой, и это насторожило женщину. Вторую фразу она проговорила зло:

— Нету его.

— А где он?

Молчание. Когда ребята уже пошли, женщина крикнула:

— В клубе должен…

Заводской клуб двухэтажный, с двумя обшарпанными колоннами и длинным балконом. Он всегда открыт, и всегда в нем люди. Сейчас из громадных — не меньше дверей — окон слышался говор, хохот, пение и звуки настраиваемых струнных инструментов, раздражающе резких, как бы недовольных.

В фойе стояла заведующая клубом Нина Васильевна. Лицо у нее строгое-престрогое. Она вообще самая строгая женщина в поселке, бойкая и крикливая. Мало кто из бок-танцев видел, как она улыбается. Каждая улыбка у нее на вес золота. Хотя все это не мешает ей в праздники лихо отплясывать «барыню» на сцене.

На вопрос Саньки, не видела ли она Яшку, Нина Васильевна грубовато ответила:

— Много здесь разных Яшек ходит.

Но известно, что во всем поселке только один Яшка. Есть еще хромой дед Яков, но тот никогда не показывается в клубе.

— Яшка Нефедов.

— Я не хожу за вашим Яшкой.

Перейти на страницу:

Похожие книги