Витторио-вампир

Переправляясь тайно, после полуночи, через высокую крепостную стену, мы увидели, что все мои покойные родственники надлежащим образом похоронены или уложены в приличествующие им каменные гробы под церковью, а все огромные богатства нашей семьи, вся роскошная утварь из дома исчезла. Лишь несколько подвод из тех, которые должны были уже передвигаться к югу, оставались в крепости.

Горстка постояльцев, спавших в помещениях дворецкого при моем отце, оказались счетоводами из банка Медичи, и, осторожно, на цыпочках прокравшись в одну из комнат, в неясном свете звездной ночи, я рассмотрел несколько документов, оставленных ими для просушки.

Все наследие Витторио ди Раниари было собрано и занесено в списки, после чего вывезено во Флоренцию, для надежного хранения у Козимо до того времени, пока Витторио ди Раниари не исполнится двадцать четыре года и он в связи с этим обстоятельством сможет возложить на себя ответственность за свои действия, как подобает мужчине.

Всего несколько солдат спали в казармах. Всего несколько лошадей размещалось в конюшнях. Всего несколько слуг и помощников оставались поблизости от своих господ.

Видимо, громадный замок, не имевший стратегического значения ни для миланской, ни для французской, ни для папской администрации, как и для самой Флоренции, не подлежал восстановлению или ремонту, его просто закрыли.

Задолго до рассвета мы покинули дом моего отца, но перед тем я простился с его могилой.

Я знал, что вернусь туда, Я знал, что скоро деревья снова поднимутся по горе до самых крепостных стен. Я знал, что скоро высокая трава пробьется сквозь трещины и расселины в камнях. Я знал, что вскоре человеческие существа утратят всякую привязанность к этому месту, как утратили любовь ко многим другим руинам по всей стране.

Тогда я и возвращусь. Я должен сюда вернуться.

В ту ночь мы с Урсулой охотились на нескольких разбойников в окрестных лесах, весело смеялись, когда их поймали и стащили с лошадей. То было по-старинному необузданное пиршество.

– А куда теперь, мой властелин? – спросила меня невеста незадолго до наступления утра. Мы снова нашли пещеру для укрытия, глубокое и тайное убежище, густо поросшее колючим кустарником, едва не расцарапавшим нашу упругую, молодую кожу. Там, за завесой из дикой голубики, мы могли скрыться от посторонних глаз и от палящих лучей огромного, встающего солнца

– Во Флоренцию, любовь моя. Мне необходимо быть там. А на городских улицах мы никогда не будем страдать от голода, нас никто не поймает, и там есть некие вещи, которые я должен видеть собственными глазами.

– Но что тебя там интересует, Витторио? – спросила она

– Живопись, моя любовь, живопись. Мне нужно увидеть ангелов на полотнах. Я должен… встретиться с ними, как это уже бывало.

Урсула успокоилась. Она никогда не видела этот величественный город – Флоренцию. При всей своей порочной приверженности к традициям и дворцовым манерам, в наших горах она вела себя сдержанно и теперь лежала рядом со мной, грезя о свободе, о сверкающих синих, зеленых и золотых оттенках, столь разительно отличающихся от темно-красного, которого она все еще придерживалась в своих одеждах. Она лежала, полностью доверившись мне, а что до меня самого, то я не верил уже ни во что.

Я только слизывал человеческую кровь с губ и раздумывал, сколь долго я смогу пробыть на этой земле, до того как кто-нибудь снесет мне голову быстрым, уверенным взмахом меча

Непорочное зачатие

Город Флоренция был охвачен волнениями.

– В чем дело? – поинтересовался я.

Комендантский час наступил уже довольно давно, но никто не обращал на это обстоятельство ни малейшего внимания, и огромная толпа студентов скопилась в Санта-Мария Маджоре – в кафедральном соборе – на лекции философа-гуманиста, убеждавшего, что Фра Филиппо вовсе не был развратником.

На нас никто не обращал особого внимания. Мы рано поели за городом и надели тяжелые мантии, а потому едва ли можно было заметить что-то особенное, кроме узкой полоски бледной плоти.

Я вошел в церковь. Толпа доходила почти до самых ворот.

– В чем дело? Что случилось с этим великим живописцем?

– Ох, с ним уже покончено, – ответил мне какой-то человек, не потрудившись даже взглянуть на меня или на изящную фигуру Урсулы, прильнувшей ко мне.

Этого человека слишком занимала личность лектора, стоявшего перед толпой, голос которого четко отдавался эхом в ошеломляюще громадном нефе.

– В каком смысле – покончено?

Приготовившись выслушать ответ, я продвинулся немного глубже в густой, отвратительной человеческой толпе, таща за собой Урсулу. Она все еще испытывала стеснительность в таком огромном городе и, кроме того, никогда не бывала в кафедральном соборе подобных размеров за все более чем две сотни лет своей жизни.