Витте

В 1880-е годы С. Ю. Витте печатался под своей фамилией и под псевдонимами в изданиях «почвеннической» направленности. Печататься в изданиях славянофильского направления еще не значит принадлежать к нему умственно и духовно. К тому же один из самых светлых умов в нашей истории, каким был и остается Александр Иванович Герцен, призывал не забывать, что противоположность между западничеством и славянофильством имеет относительный (в значении несерьезности) характер. Две стороны одной медали — так он отозвался об этих двух направлениях русской общественной мысли.

Славянофилы привлекали многих честных людей (например, В. Г. Белинского) своим живым национальным чувством и искренним, незамутненным патриотизмом. Но эти чувства не всегда бывают окрашены в романтические тона. Многочисленные и разнообразные неустройства русской жизни вызывали у С. Ю. Витте совсем не романтические переживания. «Витте был патриот, любил русский народ, хотя и недостаточно знал его» ¹⁶⁶. К сожалению, В. И. Ковалевский, автор этого верного суждения, не указал на критерии достаточности знания упомянутого народа.

Весьма прогрессивная идея создания национальной промышленности отстаивалась M. H. Катковым, который у нас долгое время почитался за охранителя и вообще врага прогресса. Но ее поддерживали и люди, которых никак не назовешь реакционерами, например Д. И. Менделеев.

Карьера С. Ю. Витте в русском чиновном мире конца XIX века считалась поразительной: из титулярных советников — одним скачком сразу в статские советники; едва сделавшись директором департамента и получив свой первый орден (Станислава) — сразу в управляющие министерством. Действительный статский советник — министр! Его находили грубым, неотесанным: в заседаниях он сидел развалившись, с обоими локтями на столе, говорил сиплым голосом, каким-то совершенно необычным языком, со странным акцентом и необыкновенными ударениями.

Одной из отличительных сторон его характера была страстность. Он сильно привязывался к людям, но если человека долго не было рядом, он окончательно о нем забывал. С. Ю. Витте обладал способностью сильно желать и добиваться своей цели во что бы то ни стало ¹⁶⁷.

Придворные сплетники пустили слух, что якобы С. Ю. Витте из честолюбия подсидел И. А. Вышнеградского, коварно спихнул его с места, которое тот занимал по полному праву. Именно так истолковала поступок С. Ю. Витте во время высочайшей аудиенции небезызвестная Александра Васильевна Богданович, хозяйка великосветского петербургского салона. Ее дневник, впервые изданный еще в 20-х годах XX века, до сих пор историки используют с полным доверием.

Истина состоит в том, что после ухода И. А. Вышнеградского он был едва ли не единственным реальным претендентом на пост главы финансового ведомства — один из ключевых в административной иерархии царской России. Это было ясно многим, в том числе и императору, который вовсе не был таким ничтожеством, как его долгие годы изображали в советской историографии. К тому же, как сообщает информированный Ф. Г. Тернер, когда И. А. Вышнеградский рекомендовал С. Ю. Витте на должность директора Департамента железнодорожных дел, он указывал на него как на будущего кандидата на пост министра финансов ¹⁶⁸. Мнение Л. Е. Шепелева о неподготовленности С. Ю. Витте к занятию должности главы финансового ведомства ошибочно ¹⁶⁹. И. А. Вышнеградский сразу стал рассматривать его в качестве своего будущего преемника и держал в курсе своих дел, в частности, операций по конверсии государственных займов ¹⁷⁰.

С. Ю. Витте был душевно привязан к И. А. Вышнеградскому. Всю свою жизнь он испытывал к императору Александру III самое искреннее уважение как к государственному деятелю и самые искренние симпатии как к человеку. «Император Александр III был очень простой, скромный и тихий человек, с очень мягкими манерами…» ¹⁷¹«Он производил впечатление своей импозантностью, спокойствием своих манер и, с одной стороны, крайней твердостью, а с другой стороны — благодушием в лице» ¹⁷².

«…Император Александр был совершенно обыденного ума… по наружности — походил на большого русского мужика из центральных губерний, к нему больше всего подошел бы костюм: полушубок, поддевка и лапти; и тем не менее своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твердость, несомненно, импонировал, и, как я говорил выше, если бы вы не знали, что он император и он вошел бы в комнату в каком угодно костюме, — несомненно, все обратили бы на него внимание. Поэтому меня не удивляет то замечание, которое я, помню, сам слышал от императора Вильгельма II, а именно, что он завидует царственности, самодержавной царственности, которая проявлялась в фигуре Александра III» ¹⁷³.