Вице-президент Бэрр

К ее вящему изумлению, я опросил чаю. Пока она наливала, я поинтересовался, знакома ли она с полковников Бэрром (она понятия не имеет, где я работаю и чем занимаюсь). Улыбка обнажила подлинную слоновую кость искусственных зубов.

— Полковник Бэрр! Какой мужнина! Наверное, в дни моей молодости другого такого красавца у нас в городе не было. Такие черные глаза! А как любил женщин! Поистине любил. Что вы, он беседовалс ними часами — при его-то занятости. Не то что генерал Гамильтон, у того никогда не было времени поговорить с простыми смертными. У него ни на что не было времени. Бросался на девицу, она глазом моргнуть не успевала, как он уже натягивал брюки и бежал к двери. Он был тоже очень красивый, генерал Гамильтон, но настоящий лис.Понимаете? У него были какие-то оранжевые волосы и веснушки, а это не каждому нравится. Мне, например, не нравится. — Ее красивые ноздри на мгновение раздулись. — И от него всегда жутко пахло лисицей, меня просто тошнило.

— Так вы зналиобоих?

Мадам Таунсенд глухо засмеялась.

— Да, и даже в библейском смысле слова обоих познала. О, эта парочка перепробовала всех веселых девушек в городе, а я тогда была веселая. Ну, с вашего позволения я позвоню…

— А мадам Джумел?

— Элиза Боуэн? — Красивая голова затряслась от негодования. — Терпеть не могла эту шлюху. Ее всегда брали французы. Не знаю уж, в ком тут дело, в ней или в них. Она долго жила с морским капитаном на Уильям-стрит и притворялась, будто знать не знает, что бывают женщины вроде меня, но мы-то все про нее знали. Не за тридевять земель от нее жили, знаете, да и не сто лет тому назад все это было. Но Лиза, говорят, далеко пошла. Всегда, всегда любила деньги и хотела стать знатной дамой. Деньги она заполучила. А вот насчет положения в обществе, это еще неизвестно. За деньги не все можно купить, даже в Нью-Йорке.

Я попытался снова навести ее на разговор о полковнике Бэрре. Но она его очень давно не видела.

— Я не вылезаю с Томас-стрит, а он к нам не ходит. Кажется,один раз я встретила его в театре, когда он вернулся из Европы, должно быть, году в двенадцатом или тринадцатом. А может, это был и не он. Он был мой герой. Хотя я до сих пор в душе федералистка.

— Вы сами-то из Киндерхука?

Лицо у мадам Таунсенд стало еще более удивленным, нем обычно.

— Я вам об этом говорила? — Но ответа она не стала слушать: она прощала себе невежливость. — Нет, из Клаверака. Это недалеко.

— А семью Ван Бюренов вы знали?

Она явно пыталась найти связующую нить, но не желала унижаться до расспросов. Она предпочитает отвечать.

— Была раза два в их таверне. Но сына не помню. Скорее всего, он уже был в Нью-Йорке. Потом в семнадцать лет я тоже приехала в этот город в надежде найти свое место в этом Содоме и Гоморре. Мне, как милтоновскому сатане, лучше царствовать на Томас-стрит, чем служить в Клавераке.

— Вы слышали, что полковник Бэрр приходится отцом Мартину Ван Бюрену?

— Мало ли что услышишь.Но стоит ли верить? Я знаю, вообще-то у полковника есть сын, рожденный, как говорится, под розовым кустом. Он серебряных дел мастер, живет в Бауэри. Аарон Колумб Бэрр. Мать была француженка, полковник сделал ей сына, когда жил в Париже. Очаровательный юноша. Приходил сюда один раз клиентом и задержался, чтобы поправить серебряный поднос, которым я трахнула по голове одну сифилитичку. Будь я помоложе и в настроении, я бы сама обслужила мосье Колумба Бэрра, потому что он прелестный юноша, во всяком случае тогда был. Его я тоже сто лет не видела.

Приглушенные голоса наверху.

Громко хлопает дверь.

Мужской кашель.

Мадам Таунсенд берет «Путь паломника».

— Идите к мисс Джуэт, — командует она.

Мисс Джуэт стоит возле открытого окна; у нее за спиной грязный, залитый лунным светом двор, где за шаткой оградой содержится корова мадам Таунсенд. Я в своей любимой комнате. Именно тут я впервые воспользовался гостеприимством мадам Таунсенд.

Элен Джуэт протягивает мне руку. Она нисколько не нервничает, только очень печальна…

Я пишу эти заметки в конторе; сейчас утро, и я должен засвидетельствовать, что никогда еще я не испытывал такого удовольствия. Серые глаза, восхитительная кожа, чистое тело — и полное отсутствие запаха дешевых духов, из-за которого занятие любовью со многими девицами напоминает схватку бордов в парфюмерной лавке.

Мы с ней потом поговорили.

— Мне бы хотелось стать портнихой. — Речь у нее вполне городская. — Но понимаете, в Нью-Хейвене нет никаких перспектив. Две француженки обшивают всех и больше никого к делу не подпускают. Вот я и приехала сюда, встретила девушку, которая знакома с мадам Таунсенд, так здесь и очутилась. — Она улыбнулась; с виду совсем бесхитростная. — Через несколько лет я скоплю денег и открою мастерскую. Знаете, нужно не так уж много. А мадам Таунсенд говорит, что пока я могу шить ей и девочкам.

Я не стал ее разубеждать: девочки здесь редко надевают что-нибудь, кроме комбинации (отсюда их отпускают нечасто), а сама мадам не вылезает из выцветшей темно-зеленой бумазейной хламиды.