Вице-император. Лорис-Меликов

А тем временем стали просыпаться и щебетать веселые птицы, и как-то незаметно в светлеющей мгле растворились звезды, побелела луна, на глазах становясь прозрачной, как облако. А сами облака чем левее, тем ярче покрывались румянцем, поначалу розовым, потом пунцовым, но и краснота была недолгой, уступая место желтизне. И вдруг брызнуло солнце прямо в глаза, ослепив в первый миг и заполнив душу внезапным счастьем. Миша опять пустился бегом вприпрыжку, распираемый утренней радостной силой. Так и бежал до верстового столба, указавшего, что от Рогачевки он отдалился уже на целых четыре версты. Надо беречь силы, решил мальчик и снова перешел на шаг.

Облака в небе рассеялись совсем, теплый ветер чуть веял навстречу, а солнце что-то быстро разогнало утреннюю прохладу и стало припекать, припекать, втягивая в себя силы и замедляя Мишин шаг. Он стал как-то вязнуть, одолевая тепло, хотелось пить, а голову отяжелил туман. Все-таки ночь почти вся прошла без сна, в глаза будто песку насыпали, мальчика сморило окончательно. На обочине обозначилась уютная ямка, его повело туда. Прилег, укрылся курточкой от солнца и крепко-крепко уснул.

Тревога согнала сон с Ашота. Он аж подскочил с постели. В горнице темно и тихо. Посапывает молодой Леван, беззвучно спит, сжавшись калачиком под сбившимся одеялом, Айваз. Но неспроста тревога выбросила Ашота из сна. Он вышел в маленькую комнату к Мише, на цыпочках приблизился к мальчику… Да только мальчика-то никакого не было. Пуста была его кровать, как ни щупал Ашот, рука проваливалась в мягкий матрас. Может, на двор вышел?

Ашот вернулся в горницу, нашел лампу, зажег. На дворе чуть брезжило.

– Миша! – тихо позвал Ашот.

Никакого ответа.

– Мико!

Тишина.

Он обошел двор, заглянул в нужник, в сараи, обследовал все углы, освещая лампой, будто не мальчишку искал, а оброненный башмак, – никакого проку. Пропал Мико!

Ой, что будет! Тариел голову снесет! Проклятый мальчишка! Сбежал!

– Айваз! Леван! Проспали! Проворонили!

Ашот разбудил тумаками своих товарищей, все вместе – станционного смотрителя – шум, гвалт поднялись в избе.

Смотритель, человек в больших годах и малых чинах, много повидал на своем веку и был единственный, кто в этой сумятице хранил спокойствие и трезвую голову. Он сказал Ашоту:

– Вас со слугами семеро, а дорог четыре. Мальчишка ваш в Москву не побежит, разве что заблудится. И на Украину не побежит, и на Волгу. По дому соскучился, а значит – берите коня и тихим шагом назад, на ту же дорогу, по которой пришли. Дай Бог, верст на десять ушел, не больше. И на другие тракты можно кого из вас отрядить, да только едва ли он не к дому направил стопы свои. Кстати, о стопах. Ты тут избегался весь, а следы-то и затоптал. А сейчас они на песке видны еще, приглядись.

Слова мудрого человека поостудили Ашота.

– Леван, у тебя глаз молодой да зоркий, готовь коней, мы с тобой пойдем. И на следы смотри.

И правда, за разбитой ивой на песке обозначился след невзрослой ноги, и вел он в сторону Кавказа.

– Дядя Ашот, кажется, нашли.

– «Нашли» – это когда целым-невредимым назад приведем. Мало ли тут сорванцов бегает! О, горе мне! Позор на мою седую голову! Скажи, Леван, моя седая голова заслужила позора? Что я скажу Тариелу? Мальчишку, щенка не углядел! Как мне смотреть в его честные глаза!

– Да что вы, дядя Ашот! Вот же следы, их далеко видно, найдем мы нашего Мико, куда он… – Леван не договорил. Из-за околицы повалило огромное стадо, все смешалось в мычании, окриках пастуха, лае собак. Кони топтались на месте в тесной толпе напуганных коров.

Ашот напустился на пастуха:

– Дурной башка! Ты не видишь – честные люди едут! Куда коров гонишь!

– А ты не ори! Тоже мне барин сыскался! Куда надо, туда гоню! А коров не пугай – не твои!

– Слушай, хватит ругаться! У меня беда. Мальчик пропал. Ты мальчика не видал, черненький такой, длинноногий?

– Сбежал, что ль? От такого сбежишь – и ног не почуешь! И давай проваливай отсюдова, всех буренок мне перебесил.

– Злой ты человек, пастух. У людей беда, понимаешь, а ты зубы скалишь. Ну как не стыдно?

– Да не видал, не видал я никакого мальчишку! Может, зря ищешь, у тебя дорог много, а у него всего одна. – Мысль эта невесть с чего развеселила пастуха. Позвал подпаска: – Гришка! Тут мальчонку ищут, может, видал?

– Не-а, дядя Федот, не видал.

– Ну вот, и Гришка не видал. А он зоркий и прыткий. Не было тут никакого мальчика! У него своя дорога.

– Тьфу, дурной! Бог тебя покарает! – Дядя Ашот обиделся и помрачнел.

С добрых полчаса они выбирались из ревущей массы животных. Следы, конечно, потерялись, затоптались, и они скакали вперед уже наугад. И конечно же проскочили. Вот уже десятая верста прошла, двенадцатая – мальчишки нет как нет. Пуста дорога.

Проехали еще с полверсты, и Леван сказал те слова, которые вот уж час мучили Ашота и которые он боялся произнести сам:

– Бесполезно. Заблудился Мико. По другой дороге пошел.