Вице-император. Лорис-Меликов

Теперь-то, конечно, познакомился. И с Малаховым, и с Картинкиным. Солдат понизили на два класса и на неделю обрекли на грязные работы. Корнету же наказанием было двое суток гауптвахты, а чтобы не скучал ось под арестом, из канцелярии полка были принесены ему копии приказов, содержащих сведения о надлежащем внешнем виде гусар Гродненского полка. И в частности, такой, сочиненный еще в 1832 году генералом Эссеном: «Пуговицы надлежит чистить следующим образом. Растопив 1 золотник олова, смешать с 2 золотниками ртути; послюнив несколько пуговицу и взяв на палец сказанного состава, растирать оный и тотчас же чистить щеткою досуха».

Повод к второму аресту был еще глупее. Поскольку гусарам в равной степени положены были и кивера, и шляпы, Михаил первым делом заказал себе треуголку. Примерил – очень хороша ему треуголка. Вылитый Наполеон! Вышел на плац и нос к носу столкнулся с генералом. Ловко, по-уставному повернул во фронт, правая рука вскинулась, отдавать честь… Это ж азбука! К шляпе прикладывают левую руку. Поздно опомнился корнет Лорис-Меликов. Трое суток ареста.

С той поры шляпы не надел ни разу.

Вообще первые два года Лорис-Меликов частенько бывал на гауптвахте, впрочем, не чаще других. Чем больше дежуришь, – а на свежих выпускников Школы гвардейских юнкеров, как на новеньких, дежурства выпадали почаще прочих, – тем больше делаешь ошибок и, соответственно, чаще посещаешь суровое здание под каланчою. Не сразу выучился молодой корнет особому гвардейскому демократизму, заключавшемуся в том, что с фельдфебелями и унтер-офицерами надо дружить.

Дружить домами. Обер-офицеры в гвардии зависят от расположения к ним нижних чинов. А посему – не жмоться и всегда найди предлог одарить рублем или лишней чаркою водки своих помощников. А угощеньем не брезгуй. Крести детей, гуляй на свадьбах – короче, не чинись и не важничай.

Роздыху не было никакого. В октябре ожидался смотр начальника дивизии, и посему в понедельник учения конным строем, во вторник – пешим по конному, в среду и четверг – в пехотном строю по батальонному расчету, пятница и суббота – снова конный строй. И так – каждую неделю.

Смотр длился несколько дней, и командир 2-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенант Карл Густавович Штрандтман полком остался чрезвычайно доволен. Впрочем, князь Багратион был скептичен и намекал офицерам, чтоб не обольщались, довольство дивизионного командира нетрудно объяснить тем, что в полку служат оба его сына.

– Цыплят по осени считают, господа, а осень для вас наступит через две недели, когда на смотр приедет его высочество.

Как в воду глядел.

Полк выстроился в манеже по батальонному расчету. Великий князь Михаил Павлович оглядел строй и заметно помрачнел. Гусары, привычные к посадке на коне, во фрунте были нетверды, хотя на штатский глаз ряды смотрелись весьма браво. Так то на штатский глаз. А на генеральский – все не как у людей, то есть на парадах прусской армии блаженной памяти Фридриха Великого. Нет единого дыхания, солдаты думают Бог весть о чем и не едят преданными глазами начальство. Пеший строй – последнее увлечение великого князя, и тут уж он особенно строг и придирчив. Командир гвардейского корпуса был раздражен, и команда «Шагом марш!» прозвучала столь свирепо, что корнет Приклонский, ведущий 3-й взвод 1-го эскадрона, дрогнул и сбился с шага. И это перед самим великим-то князем!

Михаил Павлович пришел в ярость неописуемую. Лицо великого князя пошло багровыми пятнами. Справившись о фамилии корнета, он прошипел фразу, оставшуюся в русской армии бессмертной:

– Вся рота не в ногу, один корнет Приклонский в ногу. Семь суток ареста!

Генерал-майору князю Багратиону-Имеретинскому тоже досталось:

– Чем вы там с ними занимались?! Должной выправки нет! Шага настоящего – нет! Полк в совершенно неудовлетворительном состоянии!

Командир полка, впрочем, довольно спокойно выслушал распекания корпусного начальника, офицерам же сказал:

– Ничего, посмотрим, что его высочество завтра скажет, когда конный строй увидит. А вы уж, господа, не ударьте лицом в грязь.

Не ударили. Лорис-Меликов сам удивлялся потом, как все складно, хорошо получалось у его взвода. Причиною тому был общий настрой, увлекший за собою каждого гусара в полку. Куда-то делись и вчерашняя неуверенность в себе, и волнение, и даже самые неумелые в тот час как-то подтянулись и выглядели пред великим князем молодцами.

Князь Багратион-Имеретинский, надо сказать, пешего строя недолюбливал, считая доблесть гусара не во фрунте, а в иных достоинствах. Зато строй конный – о, это совсем другое дело. Сам генерал наездником был великолепным, лошадей знал и любил. Их он тоже, как и рядовых гусар, делил на четыре класса по пригодности к службе: 1-й – хорошей езды, 2-й – посредственной, 3-й – капризных в езде, 4-й – вовсе не выезженных. К осени 1843 года лошадей 3-го и 4-го класса в полку вовсе не осталось, а на смотр отобраны были только первоклассные.